Даже отдавая должное графической многозначительности (рук – рук) названия, я бы не счёл его удачным. Такое название скорее для американского триллера, а не для книги стихотворений. Тем более, что перед нами настоящая книга и настоящая поэзия. И не совсем обыкновенная.
Эти стихи не поддаются пересказу, их нельзя анализировать, описывать, оценивать – их следует просто читать, медленно и осторожно входить в их сложный, в чём-то загадочный мир, я бы даже заменил слово «входить» более точным «блуждать».
Пятикнижие Моисея записано в синагогальной Торе в виде свитка – ни знаков препинания, ни просветов меж словами нет (сплошной текст, как в древнерусских летописях), строки располагаются одна под другой, так что читать можно по горизонтали, по вертикали, по диагонали и даже квадратно-гнездовым способом. Это даёт как бы добавочное измерение для священного текста, умножает до бесконечности неисчерпаемость его смыслов.
Естественно, самый высокоорганизованный (талантливость подразумевается сама собой) поэтический текст не может сравниться с Книгой Книг. Но… Есть принцип, и талантливому художнику трудно устоять перед соблазном воспользоваться этим принципом.
В своё время Малларме сделал попытку (он потратил на это последний десяток лет своей жизни) создать Книгу (с большой буквы) именно с таким смыслом, находящимся в непрерывном движении, как «подвижные кольца змеи», чтобы читатель, отказавшись от прямонаправленного, линейного чтения, мог одновременно читать с начала, с конца, с середины, страницы книги могли свободно меняться местами, так что всё время возникали бы новые комбинации и сочетания смыслов, создавалась своеобразная герменевтическая спираль.
Мне показалось, что книга Коротко строится именно по такому принципу. Здесь чаще всего встречается слово «время» (однострочный стих «Приходит время, и всё теряет смысл», стр. 29). Поэт бунтует против Молоха времени, который пожирает нашу историю и нас самих:
Напрасно время заковало в цепи,
в свой бессознательный приют,
блистательное прошлое, его великолепье,
и ныне нам империи поют.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Отдай блаженному рассудку край надежды.
свершилось. Ты услышал зов.
Будь терпелив. Пришла пора, но прежде
сорви с неверия блуждающий покров.
(стр. 54)
Но он понимает, что мы вынуждены принимать и принимать неотвратимость и неизбежность времени:
…И когда слово прикоснулось
к своей сути и зазвонил колокол,
совершенно опустошённое время
вернулось из будущего и поселилось
на окраине памяти.
(стр. 167).
Вся эта книга, представляется мне, – словно некий незримый лабиринт времени. Это циклический, идущий по кругу текст, который не имеет ни начала, ни конца и может длиться сколько угодно. Борхесовский сад расходящихся тропок. Узорчастая канва времён, которые сближаются, ветвятся, перекрещиваются, создавая неисчислимые варианты смысла и совершенно невообразимую по своему богатству и разнообразию гамму настроений. Эта поэзия освобождает нас от банальности обыденного времени, возвращая к библейскому одиночеству блудного сына, не имеющего надежды на возвращение.
Только странствия, блуждания в лабиринте, не имеющем центра, ибо центр – это отсутствие игры и разнообразия, смерть вдохновения, а вдохновение для нашего поэта – это «религия слова» (стр. 84), это молчание гениев и небесных сфер, как в потрясающем стихотворении «Стравинскому» (стр. 79).
Необычность этой книги и в её стилистике, в неожиданности самого языка. Поэт недвусмысленно заявляет:
И на паперти
старых изношенных слов
не ищи себе места…
(стр. 107).
Своеобразным индикатором богатства и глубины художественного текста очень часто может служить его перевод (разумеется, конгениальный!) на другой язык.
В этом легко убедиться на примерах переводов на русский язык Бодлеровских «Цветов зла» (разные поэты предлагают свою интерпретацию самых знаменитых стихотворений), поэзии Т. С. Элиота в переводах Андрея Сергеева или «Дон Кихота» Сервантеса, подаренного украинскому читателю Миколой Лукашем.
Я познакомился с рядом стихов А. Коротко на украинском языке. Впечатление ошеломляющее. Казалось бы, для меня в моём родном языке нет тайн, я знаю его возможности, мне открыты его богатства. И вдруг – совершенно необычные словосочетания, новые слова, раскованность выражений, причудливые арабески мыслей.
Столь неожиданная алхимия слова возможна лишь тогда, когда язык поэзии соприкасается с чем-то особенным в языке другом. В данном случае это произошло при попытке передать поэтический текст А. Коротко средствами моего родного языка (перевод Б. Чипа).
Я читал стихи А. Коротко на излёте лета, входя медленно в осень и зиму. И стихи тоже входили в меня медленно и таинственно, как поэзия дзэн.
Загорелое лето.
Добрые и тихие воспоминания.
Откуда столько воздуха и света во мне…