Публикации

Александр Коротко: И прорастут слова в сознании моем молчанием твоим…
Перу Александра Коротко, выпустившего более двух десятков книг, принадлежат поэмы, эссе, поэтические философские трактаты, пьесы и прозаические произведения. Начиная с середины 80-х, с первых публикаций в «Литературной газете», Коротко известен как автор афористичных миниатюр — сатирически-иронических однострочий. Однако стихия Александра Шимоновича — поэзия.
Почти 20 лет назад Павло Загребельный написал о своем литературном собрате провидческие строки: «Эти стихи помогают жить не в мелочности и суете каждодневности, а в том громадном одиночестве, где мы остаемся людьми в наивысшем значении этого слова. Не издевательский рев ракет, не грохот солдатских сапог на государственных парадах, не занудное зудение политических лидеров с казенных трибун, а благословенная тишина иконостасов, синагог и человеческого одиночества. Тишина разлита в этих стихах, как божественный напиток. «И прорастут слова в сознании моем молчанием твоим…»

Миниатюры

 

* * *
Жизнь была недостойной, но приятной.

 


* * *
С радостью, конечно, не повезло.

 


* * *
Всюду, где только можно, нельзя.

 


* * *
Дождетесь и получите.

 


* * *
Зачем терпеть, если можно привыкнуть?

 


* * *
Руки прочь от изобилия!

 


* * *
Не волнуйся, тебя есть кому подставить.

 


* * *
Хорошо, что дошло, и хорошо, что не понял.

 


* * *
Требовал каждому по его потребностям не давать.

 


* * *
Долго так продолжаться не может, хотя будет.

 


* * *
Бывало и похуже лучше.

 


* * *
Гол сокол, а как хорош!

 


* * *
Неужели мы такие, как все, только хуже?

 


* * *
Часто не думай — не поможет.

 


* * *
Иди подальше, а стой поближе.

 


* * *
Не перебивай, и так нечего сказать.

 


* * *
С первого взгляда надоел.

 


* * *
Убеждал последними словами.

 

 

 

Дворняжка Клава


Земли поскрипывает карусель,

телега, что-то в этом роде,

слезливой осени артель

ворчит, и мы с тобой уходим.
Чья это тень без поводка?
Похожа на дворняжку Клаву.
Два шага к луже, два глотка,

ведь лужа — лучшая оправа.
Сквозь стекла нежные ее

ты видишь тучи-исполины.
Какое хрупкое житье,

когда все создано из глины.
Лежит дорога бездыханно,

босая, как земная жизнь,

так тихо, одиноко, странно,

ночных видений витражи

колышутся дорожкой лунной

над бездной прожитых морей,

и ветра жалобные струны

перебирают четки дней.

 


Игрок


—    Скажи, когда ты себя обнаружил?
—    Не помню, наверно, вчера.
А раньше я был натружен

добычею, словно пчела.
—    Скажи, ты вернуться хочешь?
—    Куда? — Ну, в свое вчера.
—    Смешно говоришь, а впрочем,

воспоминания — тоже игра
в прятки с прошлым, дело простое —
беги, покуда глядят глаза.
Есть чувство, не помню, похоже, шестое,
когда из колоды рвешь в прикуп туза.

Начни заводиться — и все ты спустишь,

почувствуешь дно и поймешь, кто твой враг.

Знаешь, все игры — от дури и грусти.

Притормози, оглянись и реши, что и как.

 


* * *
Зима ветрами вспахана,

унылый, бедный лед,

ни бирюзы, ни яхонта,

сомнений горький мед.

Филателистам брошенным

март рассылает сны,

под марками хорошими —

сияние весны.

 

 

* * *

Воспоминаний дикий сад,

прислушайся, пока не поздно.
Уже не рай, еще не ад,

и умоляет дождь нас слезно

вернуться в тесноту ночей

озябшей памятью ладоней,

и от любви, уже ничьей,

жизнь кажется нам посторонней,

фрагментом, росчерком бровей,

дорогой прожитых событий,

где свет погасших фонарей –

судьбы приемной долгожитель.

 


* * *
Все забывается и округляет время,

беззаботны круглые бока,

и лысеющего неба темя

прикрывают сладкой пеной облака.

Расстояния ветра берут в кавычки,

в теплые ладони бездны роковой,

шар земной ползет улиткой по привычке

в сторону любви с протянутой рукой.

 


* * *
Солнце от радости не сбежит,

солнце бесстрастно, лениво и праздно,

солнце свободой своей дорожит

и музыкальной огненной фразой.

Солнце — оркестр струнных лучей

над муравьиной жизнью отважной,

солнце у неба сидит на плече

птицей вальяжной.

 


* * *
Согласья нет на рубеже

весенне-зимних светотеней,

не март, а сердце в кураже

горит неистовым смятеньем.

Зима, как Троя, час пришел,

любовь, воспетая Гомером,

восходит солнцем, неба шелк

прощается с рассветом серым.

 

 

* * *
Затанцуй, и мы тебя увидим

в оркестровой яме туч,

музыканты на тебя в обиде,

солнечный неукротимый луч.

Ближе к небу, к рампе света,

на излете огненного па,

в зале жизни от судьбы до лета

ждет неугомонная толпа.

 


* * *
Как будто жизнь еще продлится,

как будто все еще в начале,

но маски сняли наши лица

на постаревшем карнавале.

Луна не больше единицы,

и ночь вьет гнезда под глазами,

и улетает черной птицей

за предрассветными дарами.



* * *

Глаза цыганили пространство,

по бездорожью пустоты

загадочных признаний братство

сжигало подо мной мосты.

Горели будни на страницах

и возвращались прозой к нам,

и дождь, похожий на корицу,

шептал заветное устам.



* * *
День серой правдой озабочен,

раздавлен нервною стопой

хлопот, замкнувших круг порочный

так, словно нимб над головой

не загорается, а гаснет лучиной,

пойманной звездой,

чужой, загадочной, неясной,

как свет от рыбки золотой.



* * *
Надрывно, в снах и наяву,

я обретаю дней гражданство,

напоминаю я сову,

уставшую от постоянства

раскрытых обнаженных глаз,

стоп-кадр — и пляшет фотоснимок

над жизнью безымянных фраз

застывшею луной без грима.

 


* * *
Так хорошо, так быть не может.
Мы корчим памятные рожи

и запускаем руки в сны

задорной, ветреной весны.

Бисквитный воздух, сладкоежки,

день щелкает дождей орешки,

и радуга бровей небес

наводит панику на лес,

и муравьиное застолье

в натруженном идет подполье,

жизнь торжествует, Вавилон

вторгается со всех сторон

междоусобицей стрекоз,

роса смеется эхом слез,

того гляди — и лето грянет

и бабочку врасплох застанет.



* * *
Мы заезжее солнце встречали

в разноцветном тумане цыган,

кочевые набеги печали

за чертою оседлости стран

разбивали свой табор веселый

под ухабистой плетью невзгод,

и пленительная маттиола

нам гадала на картах в тот год.

Ещё