Где-то в дебрях Молдованки, под небом безгрешным, где звёзды осыпаются летом, как листва осенью, затерялся старенький одесский дворик, самоуверенный и наивный, как мечта, взлелеянная Дюком, отвоевавшим право стоять круглый год на Приморском бульваре и смотреть на море.
Жители этого дворика ничем особенно не отличались от обитателей других дворов, если бы не эта парочка, мама и сын. Вот они выходят из своего дома. Давайте послушаем их разговор.
Мама: Дэ багу́за дэ базэ́?
Сын: Базэ́.
Мама: Бэ мано́та хи?
Сын: У́ца.
Мама: Нэ́йцык ду́хиль фо?
Сын: Лиматы́ка на котэ́?
Мама: Бо́хиль!
Сын: Мо́за зуй?
Мирная беседа плавно переходит на повышенные тона.
Мама: Зо́га!
Сын: Гам!!
Мама: До́ха патэ́ка?!
Сын: Ко́ца, ко́ца!!
Мама(мягко): Ла́хи пу.
Мама была похожа на грушу, серую бэру, сын – на пожелтевший огурец с пупырышками, растущий на заброшенном огороде. Но прежде чем продолжить наблюдение за нашими героями, предлагаю совершить экскурс в прошлое и настоящее Одессы.
В Одессе всегда были, есть и будут три радости: море, город и дворы. Если ты отправишься в город, то обязательно выйдешь к морю. Море – это море, с ним считаются, на нём зарабатывают. Сколько? Кто сколько сможет.
Море – ласковое, нежное и беззащитное летом и колючее и раздраженное зимой. С ветрами и криками чаек, оно живёт на вершине нервных окончаний времени, головой уткнувшись в горизонт, не желая признавать повседневное. Море – не витрина и не аквариум. Это Рим, созданный Творцом задолго до появления человека. Море всегда в ожидании тяжёлого неба, свинцовых туч, одинокой фигуры на пустынном берегу.
Говоря о море, нельзя не сказать о моряках. Не так давно это была особая каста. Моряков ждали. Моряков любили. С их возвращением город превращался в шикарную барахолку с жевательными резинками и шариковыми ручками, нейлоновыми рубашками и болоньевыми плащами, с «мальборой» и джинсами.
Кварталы, где толпятся туристы и где живут настоящие одесситы, это два разных города с междоусобицами и кочевыми набегами коренных жителей. Первый – ленивый и вальяжный, сытый и неспешный в поступках и мыслях, второй – человечный и озлобленный, жизнерадостный и хмурый, отгороженный от преуспевающих надежд неустроенностью и бытом, плачущими детьми и натруженными улочками, болезнями и недомоганием, жаждущий заработать много накануне безденежья. Ох уж эти кануны – надёжные и верные друзья одесситов!
И наконец – дворик, он всегда был оплотом материального и пренебрегал духовным, всячески вытравливая его из ветхих жилищ, как травят крыс. И так было всегда, пока не появились Оси и Давиды, которые с утра до вечера пиликали на скрипке. С этого момента дворик превращался в Вавилон, и если бы не скандалы и женщины лёгкого поведения, жильцы бы умерли от тоски и однообразия.
Жалкие строения стояли, как правило, полукругом, и дворики напоминали подкову, только не надо говорить «на счастье». Его здесь и без подковы с головой. Они стояли насмерть, плотно прижавшись друг к другу, ох уж эти одноэтажные небоскрёбы! Они, видите ли, держат круговою оборону. От кого? Да от всех сразу, и от времени прежде всего.
Теперь вернёмся в наш дворик, чтобы задать маме с сыном один-единственный вопрос: «Вы что, не можете разговаривать нормально?» Когда я решился на это, они стояли друг против друга так, как цифра 6 стоит против цифры 12 на циферблате. Мой вопрос вывел их из состояния равновесия, и они пришли в движение. Мама начала двигаться с такой скоростью, что её голова качалась, как у фарфорового китайского болванчика. В это время сын то подходил ко мне, то отдалялся, словно рассматривал шедевр. Я не знал, как себя вести. Но когда они, взявшись за руки, начали водить вокруг меня хоровод, мне показалось, что земля уходит из-под ног. Так продолжалось минут десять. Всё происходило в полной тишине. Я почувствовал, что вопрос мой оказался неуместным и бестактным. Они не понимали, как объяснить мне философию их образа жизни, поэтому и возник танец. Только я подумал об этом, как мама заговорила на знакомом мне языке.
«Мы не придумываем слова, мы придумываем смыслы и выражаем себя в звуках, созвучиях, извлекая из подсознания наши чувства и ощущения, и прекрасно понимаем друг друга. С каждым таким диалогом наш слух становится изысканнее, он, как камертон, настраивает души, а не загоняет нас обыденной речью в прокрустово ложе однообразной и монотонной жизни. Сейчас мы готовимся к выходу в город так, словно мы отправляемся в кругосветное путешествие. Мы – неутомимые романтики, и кто из нас Дон Кихот, а кто Санчо Панса – не всё ли равно. Мы идём открывать миры, которые со времён Адама живут в нас. Для этого не надо много денег, они вообще не нужны, так как не нужны ни другие страны, ни другие города».
Я видел, как оживают глаза этой немолодой женщины, как преображается её лицо. А чуть поодаль стоял сын и улыбался.
Её губы подарили мне слепок последнего «прощай», и снова я услышал знакомое нагромождение звуков. На их лицах появились прежние маски, и они не спеша отправились в город на поиски Дульсинеи.
Пока витийствует ночь, сущностное умиротворённо тает, растворяется, исчезает в безоблачном воздухе животворящего небытия. На вершине…
* * * Детство - цветочная пыль, времени сад увядает, степь ожиданий, ковыль, ветер на…
*** Город последний, последней звезды. Каникулы радости. Годы сомнения, годы молчания. Ты ночью прочитанной клянчишь…
Мы рады представить вам видео, записанное переводчиком Анной Беднарчик по заказу издательства, которое готовится к…
От долгих раздумий, от тишины вокругстановится неуютно и сыро,и неожиданно, исподволь, появляется вдругтень или то,…
В англоязычном журнале базы Web of Sciences опубликована научная статья главного редактора "Всесвіт" Дмитрия Дроздовского…