События, о которых я хочу рассказать, происходили 9 мая 1996 года.
Папа тяжело болел. Всё своё время он с бледным, измождённым от болезни лицом проводил в кресле, читая газеты.
Каждый раз 9 мая папа преображался, и этот день, несмотря на ухудшающееся состояние здоровья, не стал для него исключением, – для людей, прошедших войну и выживших в той страшной второй мировой, он был особенным.
С самого утра папа испытывал невероятное беспокойство, и его волнение передавалось нам. Мы бегали, суетились, пытаясь как-то соответствовать папиному настроению. А папа тем временем, собравшись с силами, как капитан, сошедший с корабля на берег, покинул кресло и занялся земными делами. Он то доставал из шкафа свой парадный костюм с наградами, то снова возвращал его на место. При этом он успевал ворчать и был крайне недоволен нами. Он считал, что мы всё в этот день делаем не так. А что именно не так, никто не знал. А папа всё время повторял: «Ну как вы не понимаете, ведь сегодня такой праздник!» Он воинственно поднимал правую руку вверх, что означало – у этого события особый статус.
Главное внимание в этот день папа уделял глажке брюк. Он никому не доверял столь важное дело. Папа прикладывал к жалким, скукоженным брюкам мокрую марлю и утюжил до полной потери ими сознания, чтобы стрелки, напоминающие боевые шрамы, пролегли по всей длине штанин. Вокруг папы стояло невероятное облако пара, его почти не было видно, но, когда экзекуция над брюками была закончена, дымка рассеялась и папа возвратился к нам, словно первосвященник из Храма после молитвы на Йом Кипур. Затем он с чувством исполненного долга отправился в свою гавань по имени кресло и задремал. Мы ходили на цыпочках, чтобы не дай Б-г не нарушить его покой.
Вдруг папа открыл глаза и сказал: «Сына, отвези меня вечером в Хайфу, ведь сегодня мой день». Я был в замешательстве и не знал, что ответить, а папа не унимался: «Понимаешь, сына, я до сих пор не могу забыть тот день, когда я был там с хасидами из Америки». Мне стало не по себе, ведь папа никогда не был в Израиле. Мы переглянусь с Людой, моей женой. Неужто папа бредит? Спустя несколько минут папа с нотками обиды в голосе спросил: «Неужели тебе тяжело, сына, заказать столик в ресторане «Хайфа» на Подоле?» Потом он глубоко вздохнул и добавил: «Ведь ты же знаешь, мне уже немного осталось». Мне стало жутко неловко. Как же я сразу не догадался, что речь идёт о киевском ресторане «Хайфа», а не об Израиле? У меня сразу отлегло на сердце. Я тут же при папе заказал на вечер столик и пригласил отметить с нами этот праздник наших друзей Серёжу и Таню Поляковых, так как их отец тоже прошёл всю войну и закончил её в звании полковника.
Вечером папа собрался с силами, мы заказали такси и вместе с друзьями приехали в ресторан. Кроме нас в ресторане не было ни одного человека. Мы сидели за праздничным столом, поднимали рюмки с водкой за Победу и за папино здоровье. Когда уже собрались уходить, в зале послышался шум и многоголосье на непонятном языке. За считанные минуты весь ресторан был заполнен хасидами. Официанты специально для пришедших сдвинули все столики в зале ресторана, и они оказались рядом с нами за одним большим столом. Хасиды были невероятно шумными и весёлыми, а когда они запели, папа преобразился – от его болезни не осталось и следа. Один из раввинов узнал папу, их радости не было конца, и они тут же пригласили папу за свой стол и уже вместе с ним целых два часа пели песни, то на идиш, то на иврите. Папа был счастлив, а вместе с ним и мы. Через месяц папы не стало.
* * *
Моему папе Шимону Коротко
В той части города, где так неуютно и сыро, стоит
одинокая синагога. Уже больше года я прихожу сюда
и наблюдаю, как читает молитвы раввин из Америки,
исколесивший полмира. По залу бегают его дети –
еврейское счастье. Ветхие, пергаментные старики – это
те же дети. Они молятся так искренне и самозабвенно,
что становится стыдно за себя. Пройдет немного
времени, и они уйдут навсегда, такая нас всех ждёт беда.
И некому будет молиться и просить прощенья у Б-га.
А пока чуть свет они, словно муравьи, по проторённой
ими же дорожке не спеша отправляются в синагогу,
где их встречает всегда весёлый раввин. Сколько это
ещё продлится, известно одному только Б-гу.
