Александр Коротко родился на Украине в 1952 году; живёт в Киеве. Он пишет по-русски и говорит, что его личность сформировалась под воздействием русской культуры. Для меня его биография существует практически только в рамках его поэзии. В моей памяти возникают названия его ранних сборников: «Окно» (1989), «Ночной колодец», «Будни рассудка» (цитата из первого стихотворения в этой книге), «Рукоплесканье мёртвых рук»; «Бесцветные сны» (в переводе на украинский), а также поэма «Заре навстречу». Он ещё и автор произведения в прозе – повести «Лунный мальчик». Это, собственно, если коротко о Коротко.
Публикация русско-английских поэтических сборников – я могу перечислить почти все, поскольку их совсем мало, – традиция, начало которой положил Дмитрий Оболенский в 1960 году выпуском книги Русская поэзия издательства «Пенгвин». Эта традиция превратилась в очень важный культурный феномен. В последние годы были опубликованы или подготовлены к печати произведения Геннадия Айги (в переводе Питера Франса), Леонида Аронзона, Ольги Седаковой, Негара Хасан-Задеха; на подходе – Лариса Миллер (все в переводе Ричарда МакКейна), Елена Шварц (в переводе Майкла Молнара и Катрионы Келли), Евгений Рейн (редактор Валентина Полухина), а также Инна Лиснянская (в переводе Дэниела Вейсборта), Татьяна Щербина (перевод – Саша Дагдейл); антологии «В объятьях тесных мыслей странных», «Русская поэзия в Новую Эпоху» издательства «Зефир пресс Ю.С.» (редактор Дж.Кейтс); а кроме этого, ещё и стихи поэтов, пишущих по-английски, в русских переводах под редакцией Александра Дериева и Владимира Гандельсмана из «Арс Интерпресс». Все перечисленные поэты, на мой непредвзятый взгляд, несут знамёна взимопроникновения культур, несмотря на то, что эти поэтические сборники никогда не станут бестселлерами, и даже простая публикация их сопряжена с трудностями как на Западе, так и в России. И именно для той небольшой читательской аудитории, для тех, кто ищет неподдельного культурного диалога, истинного понимания русской души и души России, мы предлагаем поэзию Александра Коротко. Ещё не в полной мере раскрылся потенциал интернета для обнародования русских поэтических текстов параллельно с их английскими переводами и самиздата; нет и набранных на компьютере или размноженных на ксероксе поэтических книг и книжечек, несмотря на феноменальные возможности, которые предоставляет современная технология, – не сравнить с шестью-семью копиями, отпечатанными через копирку на пишущей машинке когда-то, скажем, в семидесятые в России. Хорошая поэзия всегда обгоняла время и даже технологии, и поэзия Алекандра Коротко и других вышеупомянутых авторов тому пример.
Впервые я познакомился с поэзией Александра Коротко благодаря своему другу Александру Ткаченко, когда мы встретились с ним и ещё одним поэтом – Андреем Вознесенским – на Пастернаковских чтениях в 1990 году в Москве, куда меня пригласили. Книга Вознесенского, над которой я в то время работал, имела красноречивое название и содержание. Она называлась «На краю» и вышла в 1991 году. Мы продолжали общаться с Александром Ткаченко во время его приездов в Англию на международные заседания ПЕН-клуба. Я переводил его, и мы вместе декламировали его стихи на встречах Пушкинского клуба, сопредседателем которого я являюсь уже более десяти лет. Ткаченко упомянул имя члена ПЕН-клуба поэта Александра Коротко и в один из своих недавних визитов привёз мне симпатичную книжку стихов Александра Коротко «Транскрипция мысли» с иллюстрациями Михаила Казаса, практически малоизвестного крымского художника, чей талант раскрылся во времена Серебряного века, и который скончался в 1918 году.
«Транскрипция мысли» – это сборник одностиший. Сергей Папета в своём блистательном предисловии к книге называет их «неоалександрийскими», обыгрывая имя Коротко и поэтическую форму. Поскольку это были первые стихи Коротко, с которыми я познакомился, – а первые впечатления от поэзии необычайно важны, особенно для переводчика, – я хочу немного более подробно остановиться на этой книге. Я не буду здесь обсуждать замечательные рисунки Михаила Казаса и их экзотический характер – я не использую это слово в его клишированном значении, – но я всё же хотел бы прокомментировать фотографию, помещённую в начале. На ней Александр Коротко рядом со стопкой книг. Единственное имя, которое можно разобрать, это имя Мандельштама на трёхтомнике, изданном на Западе и перепечатанном впоследствии в России. Публикация всего Мандельштама (ему бы наверняка понравилось стихотворение Коротко из двух слов – «амнистия мысли») в Советском Союзе было явным проявлением гласности. Конечно, подобная фотография сродни заявлению со стороны Коротко – скорее всего, это те книги, которые он взял бы с собой на необитаемый остров.
Эти одностишия из «Транскрипции мысли» не являются фрагментарными. Это полновесные стихотворения. Я хочу процитировать некоторые из них – те, что захватили моё воображение и сподвигли меня на перевод их на английский язык, – в качестве предисловия к обсуждению сборника стихотворений: «По обе стороны любви».
* * *
Радости печальное начало.
* * *
Провинциальная вечность.
* * *
Лицо, как прерванный рассказ.
* * *
Почтовые голуби снов.
* * *
Лучше догадываться, чем знать.
* * *
Летних звезд эпилепсия.
* * *
На виселице радуги повис слепой дождь.
* * *
Оркестровая яма преисподней.
* * *
Пауза страдала одышкой.
* * *
Иероглифы листопада.
* * *
Мы живые мишени наших собственных целей.
* * *
Монголо-татарское иго любви.
* * *
Страх – мой ангел-хранитель.
* * *
Упрямый горизонт.
* * *
Тихотворение ночи.
* * *
Вековая усталость дождей.
* * *
Острые когти обид.
* * *
Наивное гетто.
* * *
Времени эшафот.
* * *
Из всех объятий уходила ночь.
* * *
Если идти прямо, не сворачивая, попадёшь в рай.
* * *
Грызёт рассвет ночное дно.
* * *
Пленный воздух.
* * *
Смерть долгожительница.
* * *
Что за странная манера – умирать навсегда.
* * *
Не трогайте небо руками.
* * *
Мы сидим на рубеже тысячелетий, как дети на заборе.
* * *
Амнистия мыслей.
* * *
Скоморохи сновидений.
* * *
Гостем незваным жить на земле.
* * *
Душа ушла, а смерть не приходила.
* * *
Черновики памяти.
* * *
Адам и Ева никогда не любили друг друга.
* * *
Умирание как подарок.
* * *
Приходит время и всё теряет смысл.
* * *
Нет – это мост, по которому идут другие.
* * *
Комариные укусы звезд.
* * *
Преуспевающий рассвет.
* * *
Имя твоё – как флаг на ветру.
* * *
Карточный домик надежды.
* * *
Айсберги слов.
* * *
Я город оставил в наследство друзьям.
Поэзия, однако, не есть просто транскрипция мысли, но и транскрипция чувств, образов, ритма и музыки: последние два являются наиболее трудными для воспроизведения, поскольку английский и русский языки обладают разной удельной плотностью. Когда я впервые прочитал стихи Коротко в сборнике «По обе стороны любви», я подумал: «Ага! Вольный стих». Но когда мой друг Ирина Костырина читала мне их, я осознал, что в этих строчках часто прячутся рифмы и ассонансы, а ритм отличается утончённостью и разнообразием. Безусловно, одностишия не рифмуются, но для гармонии не обязательна физическая рифма. Можно перевести и образы (хотя их культурная составляющая может быть размыта). «Айсберги слов» вдохновили меня, когда я писал это предисловие, сочинить следующее стихотворение:
АЛЕКСАНДРУ КОРОТКО
Если слова – это айсберги,
Могут они уничтожить «Титаник»?
Надо ли нам, завидя их, бежать в панике
Или плыть среди них
В море коллективного бессознательного,
Забыв о Сцилле и Харибде?
Переводчик может передать чувства, но уловить их предстоит вдумчивому читателю. Когда Коротко пишет: «Неужто нам любовь дана как продолжение творенья?», он отсылает нас к своему сборнику стихов «По обе стороны любви». Творение находит своё продолжение в любви; затем вы оказываетесь каким-то образом по другую сторону любви, где снова начинается творение. Очень мало поэтов, кроме, возможно, Пушкина, могут одновременно любить и творить.
Обратимся к Мандельштаму и к одному из ключевых образов Коротко: вращение земли. У Мандельштама есть стихотворение «Вооружённый зреньем узких ос», в котором автор стремится «услышать ось земную». Коротко также хочется услышать земную ось: в первом стихотворении сборника он упоминает маятник Фуко в Исакиевском соборе Петербурга; и дальше – «этот замкнутый круг под названьем вращенье земли» и «и чужой наприкаянный след//вспять за руслом твоей непокорной судьбы возвращает//вращенью земли безрассудство своё». Но территория Коротко не Петербург, а провинция: «местечковый обидчивый ветер», «провинция у моря», «извилины чужого городка», «дом загородный», «над захолустьем выше небосвод» и наконец «будто не провинция, а Рим». Можно вспомнить и об успешных попытках поэта Виталия Калпиди нанести на поэтическую карту поэзию уральцев как альтернативу традиционным школам Москвы и Петербурга.
Коротко – поэт восходов и закатов. Как выразителен образ осени в первой части сборника: «Осень – храм расставания. Страшно и жутко», и «На подоконнике осени грусть расцветает», и «пожелтевшее счастье мы топчем ногами». Над стихами летят на юг перелётные птицы – они, в отличие от нас, могут выбирать себе климат. Морские волны, играющие с кораблём пустыни – «словно караван верблюдов в пустыне». Знакомый англичанам образ «пищи для ума» находит воплощение у Коротко в строчке «Поверь, нет лучше пищи для ума, чем мысли». Точно так же в его «Транскрипции мысли» находит своё развитие Ахматовское «Все мы немного у жизни в гостях» (из стихотворения «Нас четверо») в одностишии «Гостем незваным жить на земле» (курсив мой). Коротко завораживает: «Страшнее страха только страх» и «Час ожиданья – самый страшный час, неведомый рассудку приговор, когда судьба, уставшая от нас, не с нами начинает разговор». А как выразительно звучит мотив сна в стихотворении «Чернее чёрного…»: «Ты рядом в снах моих служила, ты их сильней меня любила и воздух был так невесом, что я не знал, что ты со мной, что ночью поздней ты льёшь отчаянные слёзы, а я-то думал, это сон».
Большинство стихотворений Коротко для меня наполнены смыслом, а такие, как «Птичий свет…», «Сердце – любовь…», сверкают разноцветной радугой образов, вызывающих в памяти Дилана Томаса. Коротко умеет обращаться с памятью (музой поэзии должна быть Мнемозина): «В этот час память, словно Золушка, собирает по крупицам воспоминания…».
В стихотворении «Суматохи, тепла и обид…» особенно сильно чувствуется исповедальный характер поэзии Коротко. Его пейзажи могут быть хмурыми, но мне бы хотелось закончить свой очерк на оптимистической ноте: «Не пугайся, тупик – это тоже начало», а за русской зимой приходит весна.
Ричард Маккейн
Май 2004, Лондон
Переводчик хотел бы выразить благодарность своим друзьям Александру Ткаченко, Белинде Кук и Ирине Костыриной за их помощь.
Читатели могут посетить вебсайт en.korotko-poetry.com
Перевод на русский язык Геннадия Свердленко