В поэме «Стус» Александра Коротко есть чёткое разделение на полюса, вся поэма напоминает сетку с осью координат.
Тарас Шевченко — Василь Стус — одна плоскость;
и были
твои думы,
Стус,
как песни Кобзаря.
Рядом с этим показан мир баланды-зеков-лагеря ГУЛАГа-Магадана — это уже другая плоскость, деморализованная, обмельчавшая в духовном плане.
Вот зона детства –
сталинского
счастья островок,
свершений
гордая примета,
здесь закалялась
сталь
Страны Советов,
здесь нищеты
и голода
свой первый
отбывал я срок.
Стус (в названии поэмы нет имени, поскольку речь идет о символической «брендизации» фамилии, говоря современным языком; или же имеем проявление мифотворчества, в котором фамилия является синонимом судьбы в метафизическом смысле и мыслится как часть большего мифа, которым в поэме является Украина) как миф Украины — одна плоскость, трагедия вырождения человека — другая.
– Васыль, ты кто?
Я – это я, и я – Отчизна,
я – мой народ,
и не сломить меня,
его и нас,
пока мы верою живём.
В художественную матрицу поэмы вписан «живой текст» Василия Стуса, вкрапления реальности, взятые из письма «К сыну» и дневниковых лагерных записей. В них ощутим особый голос, не гиперболизированный, но свободный, открытый и несокрушимый.
Этот живой голос способен нивелировать любую постправду. В системе художественного произведения он работает на нивелирование границ между
реальным и мифологическим: голос Стуса из реальных дневников превращается в мифологический знак-символ, существующий вне времени и пространства.
А. Коротко написал поэму-символ с выраженной мифологической интенцией, которая утверждает Василия Стуса в плоскости высокой культуры и великой Украины. Под высокой культурой понимаю те вершинные в эстетическом плане произведения украинских и зарубежных авторов, которые сформировали мировоззрение поэта, определили его философию прямостояния, его чин борьбы.
Тебе ветра читали
Верхарна,
Рыльского и Бажана,
пока, улиткою
свернувшись,
ты спал
на их холодных,
чувственных
ладонях.
Стус в поэме — и человек, и легенда, и отец, и героическая фигура, и мифологический феномен, который вместе с мифом Шевченко создает трансцендентальный миф Украины. Миф несокрушимой Украины построен, в том числе, и с символического дискурса Василия Стуса. Образ поэта гиперболизирован, увеличен, образ Василия Стуса как литературная репрезентация в поэме построен на принципах гиперболы, которая отнюдь не нивелирует человечности, тепла, внутреннего света. Наоборот, введение «реального» голоса дает возможность создать текст, который дает крайне мощный суггестивный эффект. Все в поэме работает на создание эстетического переживания, которое настолько сильное, что сконструированную реальность воспринимаешь как мифологическое пространство, в котором говорится о противостоянии миров, об онтологическом разрыве и экзистенциальном выборе.
Стус как художественный образ обладает частью Божьего духа, то есть «тем, что не умирает», как не умирает и Украина в мифологической трактовке А. Коротко. Зато точно (до отвратительного ужаса) изображен и мир низа, ада, мир тюремного заключения, в котором показано, как сильно может пасть человек. Выбор — знаковая категория в художественном мире поэмы, потому что каждый выбирает путь или вверх, или вниз.
Стус — героизированный и мифологизированный, однако толчком к этому стал личный внутренний выбор. Наличие человеческого и детонирует крах тюрьмы, определяя способность человека подниматься, идти вверх, осмысливать себя и реальность, чтобы противостоять ей, поскольку только так можно сопротивляться абсурду.
Отдельные фрагменты поэмы «Стус» поражают трагическим пафосом, который воспринимаешь зримо. Читателю передается ощущение метафизического ужаса. Прежде всего в нескольких будто попутных фразах о пережитом голоде. Образ Голодомора является еще одним фактором создания вечной Украины как Украины-мифа.
Поэме свойственны формы архаично-мифологического мышления, для которого важнейшим был мотив перерождения, апокатастазиса, палингенезии, возрождения в огне (экпирозис). Все эти мотивы сочетаются в образе Стуса, который в поэме А. Коротко гиперболически-человеческий и человечно-героический. И вместе с этим поэту удалось сконструировать другой «игровой мир», который существует в пониженном регистре. Мир тюрьмы — это мир игры, за которой нет референции, потому что там нет Бога, веры, силы… Там только «пластилиновое небо».
Змеёй вползают
в твои сны
товарные вагоны лет,
а впереди
дрезина дней
везёт баланды
лагерной рассаду
по лабиринту
пятилеток,
и слёзы
зэковских салютов
шрапнелью
лепят решето
из пластилинового
неба,
Это игра, которая происходит в человеческой координатной плоскости, и в этой демонической игре сила черпается из слабости (а не из самопреобразования через самопознание), девальвированной жестокостью. Жестокость преподносится как сила, слабость маскируется в хищнических нападениях, в культе — способность покорять другого. Но Другой — это, по И. Канту, явление-в-себе, и ни одна тюремная система не способна понять, идентифицировать то, что происходит внутри человека. В частности, исследовать процесс перехода человека в героя, полубога, бога, которого уже не остановить, потому что он вырастает из мировой культуры, из мировой мысли, утверждает экзистенциальные, а не препозициозные истины.
А. Коротко создает литературное видение жизнетекста В. Стуса, пользуясь моделями сочетания факта и эстетической реконструкции, которая должна создать идеальный образ СТУСА как мифа новой Украины, которая благодаря таким героям обновляется и становится неистребимой. Идеализация дает возможность разграничить то, что способно гнить, деформироваться, сочетаться с самыми низкими желаниями, и то, в чем нет ограничений, где человек стремится в пространство трансцендентальное, становясь одновременно героем, но не для себя, а в себе (самособойнаполнение как этическая максима и фактор становления, становления в себе полным Человеком).
Незламний я,
байдужі
їхні варварські
суди.
Спускаюсь я с горы
иль поднимаюсь
в гору –
не мне судить,
на то Г-сподня воля,
Этот процесс необратим, на каком-то этапе он уже непреодолим, когда экзистенциальное начинает определять способ самосознания и видения своей культуры, языка и истории. Тогда Василий Стус становится СТУСОМ, как показал в одноименной поэме А. Коротко.
Перевод с украинского Юлии Дворецкой