Le nuvole esauste erravano nel cielo. Il vento faceva girare la testa a sinistra, a destra, alla ricerca di singolari. Non ero più dei loro. Mi ero distaccata dal mio nome, avevo iniziato una nuova esistenza. Una pioggia apatica cadeva ai miei fianchi. Avevo paura di uscire di casa. I giorni si confondevano nel mio cervello. La notte, la solitudine smisurata e sovraeccitata nutriva le voci spettrali dei miei sogni e le annegava in una specie di miserevole delirio. La gioia di nuove vibrazioni irrompeva barbaramente nell’angusta dimora della mia coscienza. La memoria passeggiava con il suo pointer sul pentagramma del silenzio.
Tutti sapevano che sarebbe morto. Solo lui ignorava dove cominciasse e dove finisse la vita. Avanzava sempre, a passo sicuro, lungo un cammino interminabile di non-amore e di auto-denuncia. I suoi amici erano la sua ombra e il suo riflesso allo specchio. Si detestavano e si nutrivano di politica. Io, insieme agli altri, nutrivo molta simpatia nei suoi confronti. Quanto ad amarlo, mi resi conto che questo era al di là delle mie possibilità.
Le cose non avevano funzionato con la prima moglie. Con lei era cresciuto. Divenuto adulto, se ne separò come i figli si separano dai genitori anziani. Capivo che la stessa sorte attendeva tutti coloro che incontrava sul suo cammino. Non amava veramente che due cose : le grandi città e gli intrighi. Era attratto dall’energia crudele e cinica delle megalopoli. Si fondeva con quel mondo di distruzione mentale.
Prima della malattia era sempre stressato e trascurava tutto ciò che non riguardasse il suo lavoro. A dire il vero, non dovrei forse chiamare lavoro ciò di cui si occupava. Per primo mi aveva fatto sentire la paura, o piuttosto la sua origine : l’angoscia. Quando vivi con un funzionario di alto rango, distruggi metodicamente, sottilmente la tua anima, la piccola Giovanna d’Arco che è in te, come fece con lei l’Inquisizione. Adotti le sue categorie mentali, cominci a ripetere le sue parole, la tua vita diventa un sogno ad occhi aperti e da un giorno all’altro ti senti risucchiato nell’imbuto dell’agone politico e vuoi che i tuoi nemici diventino tuoi amici, per poterli distruggere dopo averli domati. E questo non è ancora il peggio. Il peggio è uscire da quell’inferno conservando intatta la salute fisica e mentale. Quando ci si dà all’oppio della politica, non ci si ferma più. I pochi che ci riescono sembrano delle mosche sonnolente che strisciano sullo specchio dei loro ricordi. Lui sì, lui ebbe fortuna più degli altri. Lavorò fino all’ultimo giorno.
La malattia è una regina capricciosa e dispotica. Non aspetta d’essere invitata, ma si presenta con i suoi cuochi, i suoi medici e i suoi farmacisti. Il tuo ego diventa una creatura miserevole, indifesa : la malattia pretende di soddisfare tutti i suoi capricci. Dio mio, come lottò! Ma invano. Era entrata in casa da padrona, lei, e noi ci rassegnammo. Io per prima, poi toccò a lui. Io ero arrabbiata, arrabbiata con il mio destino. Sapevo che sarei stata punita, ma non credevo che tutto sarebbe successo così rapidamente. Al contrario, lui aspettava con impazienza la fine. Cercava una nuova forma di esistenza.
Fu il periodo più difficile della nostra vita. Mentre la malattia avanza senza perdere tempo, io cercavo di convincerlo ad abbandonare il suo lavoro, ma lui non mi dava ascolto. Il suo comportamento spaventava i i suoi collaboratori. Ogni giorno si recava al lavoro come si corre al Golgota. La malattia non nascondeva più la sua presenza. La si leggeva dappertutto, soprattutto sul suo viso. Informarsi sulle sue condizioni di salute sarebbe stato un sacrilegio. Tutti giocavano allo stesso gioco : facevano finta di niente. Ad ogni incontro scrutava, con ironia e persino frivolezza, lo sguardo del suo interlocutore e con tutto se stesso, in tutti i suoi comportamenti si sforzava di provocarlo, lasciandogli intendere che si faceva beffe di ciò che si pensava della sua salute e che qualora il suo interlocutore avesse dei dubbi, poteva fargli domande, compatirlo o compiangerlo. L’importante era non rimanere solo con la sua malattia.
Io, come tutti gli altri, stavo al gioco. Rincasati dopo il lavoro, trascorrevamo le nostre serate in cucina analizzando la giornata appena vissuta. Lo scenario restava lo stesso. Io preparavo la cena, lui mi rimaneva accanto, sgranocchiando una mela e parlando, parlando… Era interessante, appassionante. Avremmo voluto prendere un registratore e registrare tutto. Mano mano che la malattia trionfava, i suoi racconti divenivano sempre più dettagliati, precisi. Tutto un mondo di destini umani, d’intrighi e di cospirazioni politiche si dipanava dinanzi a me. Sapevo chi dormiva con chi, chi era sorvegliato e chi si « metteva sotto osservazione». Corrosa dalle mie preoccupazioni, non capivo a che cosa potessero servirmi queste sinistre informazioni. Ma la curiosità doveva essere soddisfatta. Non mi sarebbe mai venuta l’idea di parlarne con alcuno e di approfittare di ciò che si era detto e lui non ebbe mai alcun dubbio in proposito. Con fierezza e insistenza, mi metteva al corrente degli affari e mi saturava di informazioni come si fa con le spie prima di paracadutarle in un paese straniero. Mi offriva un’opportunità di sopravvivenza lasciandomi intendere : se non sei una bestia, ne farai buon uso. Ma questo l’avrei capito solo in seguito.
Due giorni prima di morire mi presentò un tipo bizzarro : un miscuglio di bandito, protettore e uomo d’affari. Compresi ben presto ciò che rappresentava il passatempo di mio marito in compagnia di quell’individuo. Ero tentata di fare una scenata. Ma era troppo tardi. Tutto ciò ormai non aveva più importanza.
I funerali si tennero in pompa magna, con guardia d’onore e fanfara. Nel suo solito umore, molto prima della sua morte, mi aveva descritto minuziosamente l’ultimo congedo dal «figlio fedele del suo popolo » e aveva indicato in anticipo tutte le persone che avrebbero presenziato al rito. Il suo racconto era così dettagliato e vivo che avevo l’impressione di guardare un film.
Traduzione italiana di Annarita Tavani
В небе блуждали уставшие тучи. Ветер мотал головой налево и направо, выискивая непохожих. Меня среди них не было. Я отделилась от собственного имени и начала новое проживание. Рядом шёл равнодушный дождь. Стало страшно выходить на улицу. Дни заблудились в моём рассудке. Безмерное воспалённое одиночество вскармливало по ночам призрачные голоса сновидений, обрушивая на них жалкое подобие бреда. Радость новых потрясений варварски вторгалась в затхлое жилище сознания. Память водила указкой по нотной тетради тишины.
Все знали, что он умрёт. Ему было неведомо, где начинается и где заканчивается жизнь. Он просто шёл уверенной походкой по долгой дороге нелюбви и самоотрицания. Друзья были его тенью, его отражением, они питались политикой и ненавидели друг друга. Я, как все, относилась к нему с большой симпатией. Любить его оказалось выше моих сил.
С первой женой у него не сложилось. С ней он взрослел, а повзрослев, отделился, как отделяются дети от своих пожилых родителей. Я понимала, что такая участь ждет всех на его пути. По-настоящему он любил только две вещи: большие города и интриги. Ему нравилась жестокая и циничная энергетика проживания в мегаполисе. Он растворялся в этой стихии духовного опустошения.
До своей болезни он всегда спешил, пренебрегая всем, что не касалось работы. Хотя в моём понимании назвать работой то, чем он занимался, никак нельзя. С ним я впервые ощутила страх, вернее, его прародительницу – тревогу. Живя с чиновником высокого ранга, ты монотонно, с инквизиторской изощренностью уничтожаешь свою душу, свою маленькую Жанну д`Арк. Ты начинаешь мыслить его категориями, говорить его словами, твоя жизнь превращается в сон с открытыми глазами, и с каждым днем тебя всё больше и больше засасывает неудержимая воронка политической борьбы – стремление сделать из своих врагов друзей, чтобы, приблизив их однажды, уничтожить раз и навсегда. Но и это не самое страшное. Страшнее всего выпасть из этого состояния при полном здравии и благополучии. Сев однажды на политическую иглу, соскочить уже невозможно. Выпавшие из этого процесса напоминают сонных мух, ползающих по стеклу собственных воспоминаний. Ему повезло больше других. Он работал до последнего дня.
Болезнь – властная и капризная царица, она не ждёт, когда её позовут, она приходит сама, со своими поварами, докторами, аптекарями. твоё «я» превращается в жалкое, беззащитное существо, желающее удовлетворить любой её каприз. О, как он боролся с ней! Но всё напрасно. Она поселилась в нашем доме на правах хозяйки, и мы с этим смирились. Сначала я, потом он. Я злилась на себя, на свою судьбу. Знала, что буду наказана, но не верила, что это произойдёт так скоро. Скорее наоборот. Он же выжидал. Искал новую форму проживания.
Это был самый сложный период в нашей жизни. Болезнь тоже не теряла времени. Я пыталась уговорить его бросить работу, но он меня не слышал. Его поведение пугало окружающих. Каждый день он шёл на службу, словно на Голгофу.
Болезнь уже не скрывала своего присутствия. Интересоваться здоровьем, глядя на него, было просто кощунством. Все вокруг играли в одну и ту же игру – делали вид, что ничего не происходит. При каждой встрече он пристально, иронично и даже игриво всматривался в глаза собеседника и всем своим видом, манерой поведения провоцировал его, давая понять, что ему глубоко наплевать, что тот думает о его состоянии, а если сомневается, тогда пусть спросит, посочувствует, пожалеет, в конце концов. Для него самым главным было не оставаться наедине с болезнью.
Я тоже вместе со всеми играла в эту игру. После возвращения с работы мы вечерами проводили время на кухне, подробно пересказывая друг другу прожитый день. Каждый раз сценарий был один и тот же. Я готовила ужин, он стоял возле меня, жевал яблоко и рассказывал, рассказывал, рассказывал. Это было увлекательно и интригующе, хотелось тут же взять диктофон и записать. По мере развития болезни рассказы становились всё подробнее и подробнее. Передо мной открылся целый мир человеческих судеб, политических интриг и заговоров. Я знала, кто с кем спит, за кем следят и кого «слушают».
Погружённая в переживания, я не понимала, зачем мне так много этих страшных подробностей. Но любопытство брало верх. У меня и мысли не было с кем-то поделиться, как-то воспользоваться услышанным. Он в этом и не сомневался. Педантично и настойчиво вводил меня в курс дела, «накачивал» информацией, как накачивают резидентов перед заброской в чужую страну. Давал мне шанс выжить, как бы намекал: если ты не дура, то правильно воспользуешься этим. Но поняла я это гораздо позже.
За два дня до смерти он познакомил меня с весьма странным типом – что-то среднее между бандитом, сутенёром и бизнесменом. Я сразу представила себе, как они вместе проводили время. Захотелось закатить скандал. Но было поздно. Всё это уже не имело значения.
Похороны прошли помпезно, с почётным караулом и оркестром. Со свойственной ему иронией, ещё задолго до смерти, он в деталях описал прощание «с верным сыном своего народа», поимённо назвав всех присутствующих. Он рассказывал так образно и зримо, что у меня возникало ощущение, будто я смотрю фильм.