Аркадий Демиденко творил добро и помогал людям. И эту Б-жественную миссию он с честью выполнял всю свою жизнь. Памяти моего друга, удивительного и яркого человека, посвящаются эти воспоминания.
ДИАЛОГИ
Успокоительные капли воспоминаний не дают покоя сердцу. Ну и ладно. Жить по наитию в светлом окружении ангелов удел не многих. Принять на веру сказанное всё равно, что рассуждать о не прожитом. Но это было. И были мы, его друзья, свидетели непонимания восторгов его отчаявшейся души. И было поле, как отражение его бескрайней доброты.
Постоянно переставляя местами воспоминания с надеждами, он жил нереальной жизнью кочевника. Стоянки разрушали его суть. «Ищите меня, ловите меня!» – на ходу кричала его неугомонная плоть. И это придавало такие силы людям, знавшим его близко, что трудно было себе представить, что игра под названием «а ну-ка догони» когда-нибудь закончится.
Пиво – повод, пиво – случай. И разговоры – долгие, наивные и бестолковые, как сама жизнь. Достоверность обманутых надежд в виде тараньки лежала на столе и просила как можно быстрее с ней расправиться, с этой неживой субстанцией эпохи возрождения наших сиюминутных чувств. Мы не очень хотели слушать друг друга, но нам хотелось быть. И мы были. И нам казалось, это будет вечно…
Предательские сны. От правды ни на шаг. Ты понимаешь, но не веришь. Нет, не болезнь, а сила свыше тебя уводит навсегда. Как скучно жить в минуты эти. Сиделкой нанялась «Пора». Не подходите, не тревожьте, кричат слова в твоей груди, но не пускает их на волю сознанье отрешённых губ. Замрите, стойте, не спешите. Ты кто? Я твоя мысль. Пусть стыд уйдет. Ты не виновен.
ПУТЕШЕСТВИЯ. КАРЛОВЫ ВАРЫ
Мы не знали, как выехать из города, и тем более не знали, как в него въехать. Но какое это имело значение, когда Аркадий сидел за рулём. Он был уверен в себе, в своей интуиции, своем спонтанном нежелании сидеть на месте. Когда город все-таки остался позади, а кратчайшая дорога до места нашего назначения так и не появилась, всем сразу стало весело, и вместо сорока минут мы это расстояние преодолели за три с половиной часа. Но это были неповторимые часы общения с совершенно незнакомыми картинками старинной Чехии.
ПУТЕШЕСТВИЯ. ВАЛЬДЕМОСА
Слово – музыка, слово – забвение, непогрешимая красота красок и воздуха, света и теплого дуновения ветра. Вальдемоса – городок, затерявшийся на карте бессознательного.
Тихий, отрешённый от бытия монастырь и два имени в его памяти и в памяти всех, посетивших это испуганное временем место. Умирающий Шопен и неутомимая Жорж Санд.
Каждый из нас добросовестно выполнял свои обязанности. Аркадий вёл машину, я шутил, жёны смеялись, дети шумели. Было удивительное восторженное ощущение происходящего. Время подменило настоящее прошлым, и это прошлое по имени «детство», без конкретных очертаний и событий, овладело нашим рассудком, таким земным и меркантильным, что, казалось, ещё секунда – и всё вернется на круги своя. Но обошлось, и вот уже в состоянии полной прострации мы дружно воруем миндаль, бессовестно посягая на незыблемые основы частной собственности.
ПУТЕШЕСТВИЯ. ИЗ РИМА В ВЕНЕЦИЮ
Вечерний Рим и кафе, где писал сумасшедший Гоголь. А утром поезд в Венецию. Мы сидим в вагоне-ресторане и пьем белое итальянское вино и едим моцареллу. Больше есть нечего. Невыспавшийся официант, полное отсутствие съестных запасов, – всё, как у нас.
Скорость, с которой мы выпиваем вино, значительно опережает скорость поезда. Он останавливается каждые десять-пятнадцать минут и напоминает дворняжку, обнюхивающую каждый кустик с желанием выдавить из себя хоть каплю презрения к своим предшественникам.
Аркадий пытается поправить ситуацию и начинает долгий разговор с официантом на понятном только ему английском. Официант смотрит на Аркадия отрешёнными добрыми глазами и верит, что рано или поздно поймет, чего от него хотят.
Спасает ситуацию вино. Его так много, что думать о чем-то другом просто невозможно. И Аркадий сдаётся. Вернее, он великодушным жестом патриция отпускает презренного римлянина на все четыре стороны.
ПОСТСКРИПТУМ
Ночное небо изъедено звездами, словно оспою лицо.
Потому что осень. Прими из моих рук рукоплесканье
листвы – карнавал твоих надежд. Уже не осталось
событий, которые могли бы вытеснить хоть часть
воспоминаний о тебе. С приходом твоей смерти
молчание пустило глубокие корни в мое существование.
Тоска – это долгий пронизывающий ветер,
когда озябшими пальцами память
бережно перебирает картинки прошлой жизни