Ольга Барашикова
(публикуется в сокращении)
«Хотите увидеть счастливого человека – посмотрите на меня!» – часто говорил со сцены Юрий Богатиков. Ни в прошлом, ни в нынешнем году в столице не случилось творческого вечера, которым бы киевляне почтили память певца усталой подлодки, полкового оркестра и курганов темных, солнцем опаленных.
И все же «Юрьев день Богатиков настал» – так начинается стихотворение, посвященное памяти счастливого человека. Его написал киевский поэт Александр Коротко. Песни Коротко исполняют Иосиф Кобзон и Тамара Гвердцители, Филипп Киркоров и Александр Малинин, Николай Караченцов и Таисия Повалий. Пел их и Богатиков, обитающий ныне в небесных кварталах («Квартал небожителей» – название одной из книг поэта).
– Александр Шимонович, почему вы отказали Богатикову, когда он предложил вам сотрудничество?
– Я был моложе на 15 лет – амбициознее, импульсивнее, да и поэтом-песенником себя никогда не считал. Наше знакомство состоялось в Крыму лет 15 назад. Деталей я не помню, но это было связано с интересом Юрия Иосифовича к моему творчеству. Разговор тогда не получился. Он потом лет пять говорил: «Шимонович мне все равно никогда ничего не даст спеть».
– За что такая немилость?
– Очевидно, не нашли мы тогда нужной интонации. Юрий Иосифович пришел ко мне даже не как мэтр – как «киломэтр» и ожидал моего немедленного радостного согласия: он – известный, а я – никакой (но памятник себе еще тогда воздвиг).
В августе 95-го года я со своим другом – композитором и исполнителем, ныне народным артистом Николаем Свидюком – презентовал новый альбом «Расставание – повод для встречи», над которым мы с Колей работали три года. В небольшом зале ялтинского санатория «Черноморский» собралось человек 80. Юрий Иосифович прослышал об этом и позвонил (впервые за пять лет после того неудавшегося разговора): «Не будешь ли ты против, если я приеду со Славой Бэлзой и познакомлю тебя с ним? Ты же меня не любишь…». – «Приезжайте, буду рад, – откликнулся я. – Накатим понемножку!». Но не признался, что хорошо знал искусствоведа и телеведущего Бэлзу, а Святослав – мою поэзию.
Все, что происходило вечером после концерта, было гораздо значимее, чем собственно действо на сцене. Тогда я сразу влюбился в Юрия Иосифовича всем сердцем, хотя мы не гомосексуалисты. В нем было очень сильное мужское начало, и в то же время он был очень ранимым, трепетным, незащищенным человеком. Как никто другой, понимал, что славу нужно приобрести, а честь – только не потерять…
Он умел дружить, и его ерничество, ирония – не что иное, как защитная реакция доброго, теплого человека, которого жизнь выбросила в это море исторических катаклизмов. Богатиков всегда боролся против мародеров человеческого счастья…
Разом рухнули все преграды. Юрий Иосифович все время шутил, был раскован, легок, ироничен, повторял: «Я сейчас в том возрасте и состоянии, когда могу порадоваться за других. Знаю актерскую братию – все завидуют, воюют друг с другом». Потом обратился к Свидюку: «Коля, тебе безмерно повезло: ты наконец нашел автора своих стихов. Стихов, повторяю, а не песенных текстов». А после паузы прищурил глаза и, глядя вдаль, произнес негромко, как бы не обращаясь ко мне: «Надеюсь, что когда-нибудь я тоже смогу, спеть что-нибудь из вашей поэзии».
Сегодня у многих наших исполнителей все раздроблено: личность, голос, музыка, тексты. И эту несвежую окрошку они выливают нам на голову. А Юрий Иосифович был цельным. Он отталкивался от слова, любил поэзию. У него была единственная привилегия – истинный талант. Его энергетический посыл, слияние вокальных данных и мощного духовного начала никого не оставляли равнодушным. А в конце жизни Богатикову нужно было не признание, а понимание…
После того вечера в «Черноморском» мы часто созванивались. Потом я переехал из Крыма в Киев, но связь между нами не прервалась. Слова Юрия Иосифовича оказались пророческими – он взял в свой репертуар семь песен из нашего с Николаем Свидюком диска, больше других любил песни о войне «Реквием», «Непогода» и «Расставание – повод для встречи». Он их пел в Москве – в концертном зале «Россия», Большом театре, консерватории имени Чайковского.
– В нашу последнюю встречу с Юрием Иосифовичем в номере киевского отеля «Спорт» он напел мне и жене Тане вашу «Скажи, цыганка, старая ты сводня, скажи мне правду и не прекословь, какая масть мне выпала сегодня…» и подарил диск избранного «Красные розы», куда вошла и эта композиция…
– Она называется «Ожидание». Музыку к ней и еще 10-ти моим песням написал крымский композитор Владимир Кеслер (шесть из них исполнял Юрий Иосифович, в том числе на «Славянском базаре» в Витебске).
Помню, в середине 90-х годов в Ялте был большой концерт звезд украинской и российской эстрады. Богатиков пел дуэтом со Свидюком мое «Расставание – повод для встречи» и, желая сделать мне приятное, вдруг сказал в микрофон: «Автора на сцену!». Я стал отказываться жестами, но меня все-таки вытащили, поставили перед залом, и я начал подпевать. Богатиков резко поменялся в лице, вырвал у меня из рук микрофон и зашептал: «Шура, иди в зал». Ему было трудно поверить, что у меня нет музыкального слуха.
А на праздновании пятилетия «Бульвара» в ресторане «Президент-отеля» мы от радости, что встретились, крепко выпили, забыв, что ему еще выступать. Татьяна, его жена, немножко нервничала, но, как человек деликатный, замечаний нам не делала. Вдруг подошла ведущая и предупредила: «Юрий Иосифович, через номер Ваше выступление».
Вижу: его лицо покрывается красными пятнами. «Что случилось, – спрашиваю, – тебе плохо?». Он выдохнул: «…твою мать, я забыл стихи, напомни поскорее!». И тут я впадаю в полную прострацию, в голове ни одного слова… Он встал, тяжело вздохнул: «Кошмар!» – и обреченно направился к сцене…. Что он пел, не помню. Из своего стихотворения я узнал одну строчку.
– Так не в первый же раз! Как Богатиков на ответственнейшем концерте забыл слова своей коронной «Давно не бывал я в Донбассе» и пять минут перед залом, заполненным высокими чинами, повторял под музыку первую строчку с разными интонациями, пока не «допел» до логического конца мелодии.
– Да, с задачей он опять справился с честью. Вернулся за столик и спрашивает: «Ну как?». – «Потрясающе! – искренне восхищаюсь я. – Ты блестящий импровизатор, я тебе дам кличку Джазист».
Недавно я разговаривал по телефону с его вдовой Татьяной, и она призналась: «Юра всегда к вам очень трепетно относился». Обычно он мне звонил первым: «Александр Шимонович, приветствую Вас…». – «Здравствуйте, товарищ Юрий Иосифович», – ритуально отвечал я. После этого мы увлекались, и он тут же поправлялся: «Ну что, Шура, здравствуй!». Называл меня не Сашей, а Шу-у-урой, протяжно выговаривая каждый звук (только мама и моя сестра Света называли меня так, для жены и друзей я всегда был Сашей – такое вот интимное возвращение в детство). «Юра, привет!» – попадал я в тон и уже видел себя Шурой Балагановым, а его представлял Остапом Ибрагимовичем Бендером в исполнении нашего любимого Юрского.
Во время одного из таких ироничных игровых диалогов я прочитал Богатикову свое новое стихотворение «Сорок первый»:
Раненое небо
К нам пришло с войны.
По краюхе хлеба
Маршируют сны.
Мама, я не плачу.
Умирает жизнь.
«Будет все иначе», –
Мамочка, скажи.
Годы кинолентой
В прошлое зовут.
Сорок первый, лето
Падает в траву.
Лагеря, окопы,
Подвиги солдат.
В черном – пол-Европы,
И в крови наряд.
Горе, как молитву,
В храме повторяй.
Всем сердцам убитым
Уготован рай.
Города воскресли,
Расцветает май.
О войне все песни
Памяти отдай.
Закончил, а на другом конце провода – тишина… Подумал, что пропала связь, и положил трубку, сразу же перенабрал. В трубке зазвучал незнакомый голос – низкий, грудной, спазматический: «Шура, я плакал… Спасибо… Позвоню завтра…»
Но и завтра, и послезавтра телефон молчал. Звонок раздался через неделю. Узнаю зычное богатиковское: «Александр Шимонович, здравствуйте!». – «Здравствуйте, товарищ Юрий Иосифович!». Три-четыре общих фразы и опять «Шура – Юра», Ильф и Петров входят в наши души, и мы играем в диалоги. «Как ты мог тако-о-ое написать?! – спрашивает он меня. – Это же о моем детстве!». «Высоцкий тоже не воевал», – хотел возразить я, но не стал и положил трубку, как он неделю назад, не в силах справиться с волнением.
Через некоторое время киевский композитор Инна Пушкарь, с которой я сотрудничаю, написала музыку к «Сорок первому». Богатиков так хотел ее записать! Инна часто играла и пела ему по телефону «Раненное небо к нам пришло с войны…»
В начале ноября 2002 года я с женой улетал в Дюссельдорф. Подъезжаю к Борисполю. Раздается звонок мобильного: «Шура, привет! Каждый раз, когда перечитываю твой «Сорок первый», плачу. Наверное, стал сентиментальным и глупым…»– «Юрочка, совсем нет! – возражаю растроганно. – Я тебе безмерно благодарен, что ты умеешь так чувствовать, пропускать через сердце эти строки!». Он продолжает: «Я в Киеве, давай встретимся». Я хотел было развернуться, но машина набирала скорость, да и дела были неотложными. Извинился: мол, через час самолет, вернусь – и сразу встретимся. Но в декабре Богатикова не стало…
– В прошлом феврале в Киеве так и не нашли деньги на вечер памяти Юрия Богатикова, приуроченный к его дню рождения, в этом – тоже…
– При таком отношении к памяти Юрия Иосифовича не его душа страдает – это мы себя приговариваем, ведь память едва ли не самое ценное в человеческой жизни.
Недавно мне позвонили организаторы и попросили вместе с Игорем Покладом и Юрием Рыбчинским приехать 28 февраля в Симферопольский украинский музыкально-драматический театр. Обещал быть Василий Лановой, ждали Бориса Штоколова, но 6 января 75-летнего великого русского баса не стало…
Я положил трубку, внутри все клокотало, нахлынули воспоминания. Всю ночь не мог уснуть – писал по памяти стихотворение, на рассвете записал его, чтобы не забыть:
Юрьев день Богатиков настал.
Сделай шаг, забудь про пьедестал.
Между нотой «до» и нотой «ля»
черною пластинкой крутится земля.
Ты уже шагнул за горизонт,
там Гуляев, здесь твой друг Кобзон.
Ты о нашей жизни расспроси.
Комом в горле встала нота «си».
Значит, не допел, не досказал,
не до…
Не объехал море городов,
все шутил, надеясь на авось.
А сегодня ты наш главный гость.
Гвоздь программы, Юра, проходи,
все твои гастроли впереди.
Видишь, зал тебя встречает стоя,
как положено встречать героя.
Все, что наболело, расскажи
во всю ширь израненной души.
Кто сказал, что с нами тебя нет,
если ты из рук берешь букет.
Славу ты на гордость променял,
но всегда с тобою был твой зал.
И сегодня мы в одном строю,
песню будем петь шахтерскую твою.