Маяковский жил в страшное время. Казалось, что футуристы создавали новое искусство, на самом деле они разрушали старое. Но как разбить то, что не бьётся, как сжечь то, что не горит. Не горит только то, что само является огнём, Б-жьей искрой, которая и по сей день озаряет раннюю поэзию Маяковского.
«Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть…» Его поэзия – это город-сад, не райский, правда, а где вы видели рай на земле? Сад Маяковского продолжает цвести, не зная ни зимы ни осени.
Рядом с Маяковским и сегодня живёт Велимир Хлебников, на другой стороне улицы куражится и буянит Сергей Есенин, чуть поодаль – Франсуа Вийон, Шарль Бодлер и Артюр Рембо. Большие поэты приходят не из прошлого, а из будущего. Владимир Маяковский топил революции жаркую баню и выбрал Мейерхольда себе в герои, он Дон Кихотом cтал в его глазах, но только в чёрном, а Санчо Пансы дух в Малевича вселился, он декорации писал. С мистерии всё началось, мистерией закончилось.
Маяковский, предтеча неизбежного, на чёрном фоне разрухи красным голосом трибуна бросал в толпу пайковые сюжеты революции. В жёлтой кофте нашумевшей славы он шёл к своему закату, как солнце к затмению.
Талант – как дар, отмеренный ему Всевышним рукою щедрой не полной мерой, а сверх того, как испытание, как расплата за все грехи столетий, за революцию, за ожидание безумное её, за всю бессмыслицу любви, взращённой на ненависти и крови. Маяковский не был праведником, Иовом, хотя кто знает. Может быть, сейчас он слышит и молчит, лишь губы шепчут без сквернословия и богохульства – я облако в штанах, уставшей памятью потомков питаюсь и тем живу в аду, в раю, да где придётся.
Владимир Маяковский – не только трагедия личности, но и живая энергия слова, неукротимый темперамент духа, не понятые им самим, ну как понять непостижимое. Нам не дано приблизиться к нему и отдалиться невозможно.