Иногда литературное произведение ставит перед читателем странный вопрос уже первым предложением: почему «тишина сокращает расстояние»?
«Сына» — литературное произведение, построенное на словесно выраженной феноменологии опыта, который можно назвать опытом быть сыном. В основе такого феномена — осознание экзистенциальной, а не пропозициональной истины персонажем (рассказчиком). Экзистенциальность в зарисовке Александра Коротко заключается в особом метафорическом выражении памяти, приобретает вкус, а значит, онтологию.
Приходилось ли читателю вспоминать процесс жарения семян на сковороде, процесс приготовления домашних семечек, которые имеют неповторимый аромат? Вкус подлинности, не дезодорированной искусственности, а семечек, которые были вкусным, потому что их готовил твой отец…
Метафоризация вкусового ощущения жизни (в прошлом) — один из приемов, к которым прибегает рассказчик, чтобы визуализировать в слове то, что есть ценностным, что определяет сущность жизненного мира рассказчика. Хотя последняя категория и разная для отца и сына: «У каждого свое отрицание происходящего. Твое — в настоящем, мое — в прошлом».
Зарисовка А. Коротко напоминает картину Эшера, на которой деревья растут корнями вверх. Алогичность высказываний «алогична» только в плоскости линейного времени. Но есть текстовые измерения, имеющие внутренние воронки, в которых художественное время расправляется в бесконечности одного момента. Воспоминание прошлого, когда «события, как дождевые капли», «растворяются», означает не что иное, как выпадение из линейного времени в пространство, имеющее особую экзистенциальную и феноменологическую значимость для рассказчика. Тогда линейность событий не имеет веса. Образы зимних деревьев завораживают и удивляют. Странность — признак текста, приближает читателя или к метафизическому ужасу, беспокойству, тревожности, или к метафизической контемпляции, созерцанию внутренним зрением прошлого и настоящего.
Феноменологическое приближение явлений не предусматривает их словесного обозначения. Одно только воспоминание о жареных семечках могло бы быть описанным на нескольких страницах. Но у А. Коротко имеет место словесный минимализм, который является проявлением художественного «антикваризма». Весит здесь явно не слово, потому что слова будут разделять память, воспоминания, времена. Слова могут становиться преградой. Они будут обозначать, но не представлять.
Зато можно словесно передать то ощущение, которое переживал сын, пробуя семечки, пожаренные отцом? Можно долго теряться в словах, выбирая лучшее соответствие, но феноменологическое приближение предусматривает бессловесное схватывание, нечто вроде интуиции или мистического откровения, для которого слова не нужны. Поэтому «тишина и сокращает расстояние», потому как обозначает представление рассказчика о феноменологии собственного прошлого, памяти. Как у Марселя Пруста, когда вкус мадленки переносит героя в другое временное пространство, которое можно описать на нескольких страницах, но на самом деле есть момент, наименьший отрезок времени, в котором происходит сгущение прошлого и его встреча с настоящим. Именно поэтому речь в зарисовке памяти не в пропозициональной истине, которая конвенционна еще и потому, что нуждается в словах, а следовательно, согласованности между опытами памяти в слове, а истине экзистенциальной, которая в этом произведении имеет онтологический и метафизический характер. «Время, в отличие от нас, всегда есть». Но ценностное обозначение времени требует «нас», иначе тишина онтологии (не) бытия так и останется без цвета и вкуса. А получение тишиной цветов добавляет физической реальности особого динамизма, обусловленного драматизмом отношений близких людей, которые навеки неразлучны, где бы кто из них теперь ни находился.
Последнее предложение в произведении символическое, ибо оно противоречит времени, его онтологической «холодной» природе. Время не просто неделимо, но и равнодушно к феноменологическому переживанию человека. Сыну же важно быть с отцом даже тогда, когда отца не останется на земле. И здесь уже перед читателем отрывается метафизическая феноменология А. Коротко, у которого в малой зарисовке представлены два времени: время как кайрос и время как хронос. Хронос не имеет воспоминаний и жизненно важных моментов, это календарное время, текучесть которого онтологическая и амодальна, хронос не имеет пересечений с феноменологическим миром человека. Зато история «Сына» (даже название имеет особую сентиментально трогательную маркировку) — о кайросе, личностно пережитом времени, которое принадлежит сыну и больше никому.