ЙОСЭЙФ И ЯАКОВ
п о э м а
Пролог
Народ жестоковыйный вы, но Я вас вывел
из Египта, и если б не Моше, за прегрешенья
ваши Я стёр бы вас с лица земли, но Я введу
вас в землю обетованную, текущую и молоком
и мёдом, за прегрешения чужих народов,
а не за праведность твою, Иц Исраэль.
Аврааму, Ицхаку и Яакову Я слово дал, они
послужат колесницей Мне, а вам порукою,
что сбудется предначертание Моё.
1
Каким провидческим чутьём, прозреньем, верой
надо обладать, чтоб сына, не любимого другими
сыновьями, от сердца старческого оторвать
и к братьям на заклание послать, испив всю чашу
горечи с утратами, с небесными дарами! Что знал
Йосэйф о своём пути, о звёздах, о судьбе пророка,
о Яакове отце, о Биньямине, младшем брате,
о вещем сне, о зависти надменной братьев,
о тишине, проснувшейся до срока, которой предстоит
терновником гореть и не сгореть в огне? Йосэйф
шёл дорогою прямой, начертанной Создателем
в пустыне, не ведал он, что будет впереди, да это
ни к чему, на то есть Б-жья воля. Над ним парили
ангелы, и небо заботилось о славном сыне.
Неужто всё устроено без нас, а нам лишь розданы
несыгранные роли? Всё движется к финалу,
и братья возликовали, увидев первыми его. «Вот
умник наш идёт, – сказал один из них, – лишим
его и духа и свободы». И голод в Кнаанане, и Египет
ещё так были далеко, что до расплаты оставались
не дни, не месяцы, а годы.
12
2
Не знал Йосэйф, кто заступился за него, но не убили,
вот он в яме, пытается понять, как так случилось,
что жизнь его не стоит и гроша. Обиды не было,
другое чувство, непознанное, в нём теплилось,
он думал об Аврааме, который испытания прошёл,
и верой полнилась Йосэйфа душа, он чувствовал,
что сон, который братьям он по наивности поведал,
не просто сбудется и воплотится, а жизнь изменит
и братьев, и его, и Яакова отца. Теперь осталось лишь
дождаться, когда Г-сподь пошлёт спасение и беды
закончатся, и тень усталости земной спадёт с его
прекрасного лица. Спасенье было рядом, в Египет
шёл караван, навьюченный товаром дорогим,
и братья по умолчанию решили грех на душу не брать
и предложили купцам Йосэйфа. Они недолго
торговались и по рукам ударили, и вместе с ним
отправились в дорогу, ведь путь неблизкий предстоял
Йосэйфу и его снам. У каждого свой путь: Йосэйфу –
в Египет, а братьям – к отцу Яакову поведать о беде,
что, мол, случилось так – Йосэйфа загрызли звери,
и в доказательство рубашку показать в крови козлёнка,
и горе это обрушить на голову отца, и годы кругами
на воде возьмут в кольцо живое пророка Яакова,
его бессонные глаза.
13
3
И видел Яаков средь бела дня дни чёрные, но Яаков
не роптал, взывал к Всевышнему. Хотел он верить,
что это знак, не Б-жья кара за грехи, а тайное
знамение, но время не лечило рану, он вспоминал
любимую Рахель, и голос свыше еле слышно шептал:
«Йосэйф жив», и Яаков, терзаемый ночными
шорохами ветра, испытывал души терпенье, корил
себя за слабость духа Яааков, за красную рубашку,
которую Йосэйфу пошил, за сыновей рабынь, и Лэи
и Рахель, за их безудержную ярость, растущую день
ото дня. Казалось наважденьем прошлое, когда
Лавану он за Рахель служить решил, когда боролся
с ангелом Эйсава и победил, и просьбе отпустить
его он внял. Яаков понимал, что без Йосэйфа
пробита брешь в его колене на будущие времена,
и этот грех – под стать греху Адама, и с этим его
душа никак смириться не могла. Так он лишился
в одночасье пророческого дара, спокойной старости
и сна, и тень его окутала, тревожная, непроходимая
для сердца мгла. Но надо было жить, не просто жить,
а верить, не просто верить, а полной верой дорожить,
любить Всевышнего, учиться не для себя, а для Него,
по-детски чисто, вдохновенно, сомненья тайные
изгнать из сердца бедного долой и Г-споду служить.
Яаков сделал этот шаг, ведь за Авраамом и Ицхаком
его душа стояла неизменно.
14
4
В минуты совершения греха не страшен грех, но то,
что испытать придётся впереди, – страшнее Ада.
И братья погружались в Ад, и время, как дерево,
стояло в тишине и ждало бури, и грянул гром,
и тень отчаянья кричала: «Йосэйф, брат, не уходи!»
Но было поздно, на то и Ад, там все слова сгорают,
гибнут в порочном Адовом огне. И билось бабочкою
сердце Йосэйфа, напуганное расставаньем,
и расстояние казалось вечностью непроходимой,
тонуло в мрачных водах Нила, вставал рассвет
Египетскою маркою судьбы Йосэйфа, и все старания
души самозабвенно он направлял к Создателю,
молитва придавала силы. Он возвращался к снам
пророческим, лишённым вымысла и сроков,
он понимал, что у Творца – ключи к разгадке тайны
бытия, а он лишь червь, земного праха порожденье,
и в прах вернётся, но душа его была не одинока,
и суждено ей прилепиться к Творцу, и волю
выполнить Его, и за собой закрыть земную дверь.
Над скорбной Яакова душой парили ангелы и весть
ему несли на крыльях ветра, и касались тяжёлых,
грустных мыслей, и зарождали сомнений зёрна,
и прорастала вера, и уносила его в заоблачные дали,
он видел сквозь закопчённое стекло страданий
Йосэйфа в небесной выси.
15
5
А что Йосэйф? В чужой стране, среди чужих
людей. Б-г миловал и дал пристанище у Потифара,
телохранителя Паро, и власть над домом как
испытание. Неужто мало одного, не нам решать,
не в наших силах предвидеть, какая участь
уготована ему и как наполнится его душа
священным громом. Йосэйф молод и красив,
Йосэйф кудри завивает под неусыпным оком веры,
и вот жена, властительница Потифара, уже
змеёй вползает в грядущий ход событий, и жизнь
Йосэйфа отныне висит на волоске, а дух его летит
в Б-жественные сферы, края, где жизнь, иная жизнь,
живёт под предводительством святых открытий,
на то душа, ей велено Превечным оберегать
избранников, хранить молчание и ждать, когда
наступит час, блаженный час, и бренный мир
она покинет, и грешную земную плоть. Ну а пока
беги, Йосэйф, от искушения, от чар предательских,
надменных. Как знать, удастся ль избежать
возмездия непрошеной любви и гнев судьбы
перебороть? Увы, так не бывает в мире, где всё
в коварстве коленопреклонённом тонет и яд змеи
так больно сердце ранит, и время эхом зовёт
на помощь отраженье слепого ветра, приспешников
его, но слепок, дух голоса отца, дарует Йосэйфу
спасенье от погони.
6
В темнице время остановилось, затаилось и ждало,
когда Творец назначит срок и распахнёт перед
Йосэйфом врата тюрьмы, и выведет его из подземелья
на Б-жий свет, и к Фараону отведёт, в его покои.
Уже разгаданы министров сны, и пекаря и виночерпия,
ведь сны от Б-га, а ключ к разгадке Всесильный дал
любимцу своему Йосэйфу во исполнение задуманных
знамений. И снова сны-напасти, на этот раз они
тревожат, одолевают Фараона, и нет разгадки им,
жрецы бессильны, бессмысленно искать ответ
среди людей, пока Творец не скажет, в чьей власти
успокоить дух царя, и Б-г сказал: «Йосэйфа зовите», –
сказал устами виночерпия, тот повинился и вспомнил
об Йосэйфе, когда сын Яакова прислуживал в темнице
им. И вот Йосэйф уже пред повелителем страны
и так сказал: «Все сны от Б-га, и что Творец задумал,
то и свершит Он в назначенное время, и в снах
об этом он Фараону говорит. Великий голод ждут
Египет и Кнаанан». И был назначен Йосэйф спасителем
Египта, чтоб сны его сбылись во имя будущих времён.
17
7
Йосэйф мученик, спаситель, Йосэйф царь,
правитель, Творцом он удостоен пророческого дара,
и перстень получил из рук властителя Египта,
Фараона. Отныне никто из верноподданных страны
не мог ступить и шага без повеления Йосэйфа.
Йосэйф мечтал о власти, и вот он на вершине славы,
так думали его завистники, и злопыхатели, и судьи.
А что Йосэйф? Он знал, что в назначении его перст
Б-жий, и помыслы его читали ангелы и приносили их
к Престолу Славы, и было радостно Творцу. Душа
Йосэйфа жила иным, он думал о Яакове отце, о братьях,
о снах своих, которым сбыться суждено, а значит,
и братья, и Яаков должны сойти в Галут, в Египет,
и из Египта начнётся спасение не только двенадцати
колен Яакова, но и народа иудейского. Ну а пока
он ждал, когда они придут к нему, не мести жаждал,
а их спасения. О, как он тосковал о Яакове отце,
о младшем брате Биньямине! Им двигали любовь
и вера в предназначение своё.
18
8
Что может быть томительнее ожидания?
Навязчивая мысль о предстоящей встрече,
да и сомнения одолевали Йосэйфа, неужто так
праведен и небезгрешен он, что сны, кочующие
в его сознании, как бедуины по пустыне такими
долгими ночами, вернутся вместе с братьями
из Кнаанана, и, как снопы, согнутся в поклоне
перед ним, и станут явью, плотью жизни, а вслед
за ними придёт Яаков – пророк, отец, глава
колена, и род их станет частью, судьбою иудейского
народа? И были эти дни полны тревоги и мучений,
и вот в один из дней душа Йосэйфа спросила:
«А почему ты весточку не шлёшь отцу, ведь
от Египта до Хеврона всего шесть дней пути,
не более того, чего ты ждёшь, чего ты медлишь?» –
«Я не могу, – в смятении Йосэйф отвечал, – иначе
сны, ниспосланные Б-гом, не сбудутся, и ход событий
нарушится, и этот грех Творец мне не простит».
Душа притихла, согласилась, но тяжесть камнем
легла на сердце правителя Египта.
19
9
Власть беспощадна, и перстень, как символ её
начал, полученный Йосэйфом из рук изнеженных
коварного и мстительного Фараона – лишь
отголосок, слепок, тень былых побед, когда
на трон безжалостный восходит его величество
неотвратимый голод. Пустеют улицы и замыкают
круг отчаянья базары шумные и площади, дичает
время, и мысли совсем уже иного толка
врываются в жилища и грабят ликующие и полные
надежды дни праздные, и торжествует ожиданье
смерти, так словно тощих семь коров – семь
обездоленных невосполнимых лет из Фараоновских
небесных снов выходят из Нила, и поедают сытую,
порочную и вседозволенную жизнь. Два года голода
уже прошли, а впереди ещё пять лет отчаянья
и потрясений. Так где же братья? Йосэйф ждёт их
со дня на день, и стражи всех десяти ворот,
ведущих в Египет, записывают каждого, кто входит
в сей город страшный за хлебом, а хлеб указом
Фараона один лишь человек по зову неба
продаёт, и этот человек – Йосэйф, пророк, провидец,
вершитель их судеб на земле. Предчувствие
переполняет сына Яакова, он знает, он видит
духовным зрением, что братья уже на подступах
к Египту, ведь голода железная рука коснулась
Кнаанана в полной мере, и никому не спрятаться,
не скрыться – спасение в стране, где царствует
великомученик и праведник Йосэйф.
20
10
Итак, сбылось, чему дано свершиться, и вот
все десять братьев, как Яаков повелел, вошли
в Египет, и каждый в свои из десяти ворот, чтоб
не привлечь внимания ни красотой, ни силой,
дарованными им отцом, и матерью, и Б-гом.
Йосэйф ждёт, его оповестили, он знает, что
близится час встречи, час встречи неизбежен.
Он закрывает все хранилища с зерном, одно
лишь оставляет для братьев, чтоб не было у них
желанья, выбора пойти иным путём, но знает ли
Йосэйф, что движет братьями и что скрывали
они от Яакова отца? Не только голод в Кнаанане
привёл в Египет их, раскаянье за страшный грех –
вот тайна, которую они, как ношу тяжкую, несут
в себе. Ведь продан ими был Йосэйф в страну,
в которую они и волею судьбы, и провиденья
вошли, желая искупить свой страшный грех
и выкупить Йосэйфа из рабства любой ценой.
Йосэйфу лишь предстоит узнать об этом, а хлеб
насущный – только хлеб, он может комом в горле
стать, когда душа найти себе не может места.
И вот Йосэйфа дворец гудит как улей, ведь десять
незнакомцев, по слухам, говорят, из Кнаанана
пришли к Йосэйфу, нет, не пришли, их привели,
чтоб с позволения правителя свой голод утолить
и хлеб страданья закупить. Йосэйф братьев узнаёт,
но как ему себя не выдать, ведь слёзы горечи
и счастья наружу просятся, ещё не время дать волю
им? Он смотрит на смущённых братьев, им не узнать
его никак, он был без бороды в свои семнадцать лет,
когда они его продали в Египетское рабство, и всё же
он боялся их, ведь были они не просто братьями,
а главами, родоначальниками десяти колен.
21
11
Лицо Йосэйфа, как маска, как склеп эмоций,
в котором он хоронит бушующие страсти, они, как
волны, несут на берег воспоминаний страдания
минувших лет. Йосэйф царь, мудрец, провидец,
Йосэйф человек, земного праха порожденье,
и трудно его возвышенной душе взять верх над
прозой жизни, отравленной изменой братьев.
Всё в прошлом, он понимает, и силы для прощения
даёт любовь, но плоть, её животная душа, пылает
пламенем, и кровь клокочет, бурлит, и негодует,
и жаждет правосудия небес, минуты эти вечности
под стать, уходят силы, как песок меж пальцев,
но образ Яакова отца сквозь пелену страстей
встаёт пред ним, он видит, как Яаков одолевает
ангела Эйсава, так словно не Яаков, а он, Йосэйф,
борется, и побеждает злые силы, и к братьям
возвращается, раскаявшись в греховных
помыслах своих. А братья, предчувствуя недоброе,
друг к дружке жмутся, и в круг становятся, и ждут,
что скажет царь Египетский, и что задумал он.
Шимон и яростный Леви готовы к бою, им
не впервой, Йосэйф знает, что им вдвоём под силу
разрушить город и убить его.
22
12
Молчание Йосэйф нарушает по праву сильного,
ведь он же царь, они же – пленники его, и судьбы
их в его руках. «Вы – соглядатаи, лазутчики, и наготу
земли пришли вы высмотреть, и каждый из вас
вошёл в одни из десяти ворот, с добром так люди
мирные не входят, так входят в Ад, и вы в Аду,
ведь вы же братья кровные, так кто же вы, зачем
пришли вы и откуда?» – «Из Кнаанана мы пришли
купить съестного, коварный, страшный голод
покрыл земли просторы, малютки наши погибают,
и старец наш отец велел спуститься нам в Египет
и принести съестного. Двенадцать братьев нас,
с отцом остался младший, а брат его исчез, и мы
пришли найти его и вызволить из рабства». –
«Вот я и говорю, вы соглядатаи, пришли с дурным
намереньем». – Йосэйф входит в роль и резко
Шимона обрывает: «Не верю вам, смотрю я в кубок
свой гадательный и вижу, как двое из вас Шехем,
великий город, истребили». И братья Шимон, Леви
переглянулись, и страх и ужас объял их души,
возмездие за брата Йосэйфа пришло, и грех их им
кровью придётся искупить. Сатан витийствует,
а братья стоят над пропастью, и Геином врата пред
ними распахнул, не зря Йосэйф им сказал, что не
в Египет, а в Ад они спустились. Все десять братьев
понимали, что поздно они раскаялись, и, видно,
так решил Г-сподь, что только смерть спасёт, и время
пришло молиться и ждать, когда их души вознесутся
к Престолу Славы, где суд им предстоит, чтобы
увидеть горний свет. Йосэйф чувствовал, ещё
мгновенье – и слёзы ручьём покатятся, и снимут маску
с его лица, и братья поймут, что это брат их кровный,
живая плоть отца, и по глазам его увидят, что он давно
простил их грех, и не они, а наш Создатель решил
распорядиться их судьбами и сделал так, чтобы
Йосэйф до их изгнания в Египет стал царём и спас
и братьев, и Яакова отца, а также весь народ, которому
изгнанье предстоит на двести десять долгих лет.
23
13
Вдруг в одночасье всё изменилось, и братья, такие
близкие, чужие смотрели на царя, им было невдомёк,
как так случилось, что страх ушёл, а царь как царь,
сидел в своей надменной царской позе, расспрашивал
Шимона о Биньямине, младшем брате, о праведнике
их отце, и не было ни жалости, ни состраданья
ни в голосе его, ни в жестах, но воздух, вот загадка
бытия, касался дыханием своим их лиц, и веяло
неведомо откуда и теплотой, и единением сердец,
уставших от страданий и разлук. Йосэйф как никто
из братьев был опьянён присутствием иных начал,
давно забытых им, он знал, что эти чувства ведомы
ему, они дремали в его сердце, пока он жил вне
родины, вне дома отчего, и вот они проснулись,
и оживили дух его, и братья, не ведая, кто пред ними,
вдруг осознали величие не царской власти, а силу
провидения Творца. Йосэйф скрепился и произнёс:
«Вам предстоит мне доказать, что вы не соглядатаи
и не лазутчики, пусть будет так, как я сказал, один
из вас, и выбор на Шимона пал». И тут же на глазах
у братьев, чтоб разлучить его с Леви, чтоб не случилось
вдруг беды, его под стражу взяли слуги и увели
его в темницу. Йосэйф продолжал, как будто
не случилось ничего: «Так вот, пока вы с младшим
братом Биньямином не возвратитесь вновь в Египет,
не смыть позора вам и хлеба больше не видать,
так что поторопитесь вы домой, ну а пока вам мои
слуги наполнят ваши сумы отборным хлебом
за серебро, которое из Кнаанана вы привезли.
24
14
К чему готовился Йосэйф столько лет и ждал, когда
наступит час этой встречи, – свершилось. Шимон
в темнице, а братья на пути к отцу, их сумы полны
зерна, ещё не знают братья, что слуги Йосэйфа
Шимона выпустили из темницы, и братьям вернули
по наставлению царя их серебро, что привезли они
в Египет в уплату за зерно. «Зачем ты сделал это?
Так надо», – сказал Йосэйф и был оправдан в своих
глазах поступками такими. «Йосэйф!» – «Вот я». –
«Не проще ли открыться братьям и послать
повозки за Биньямином и отцом?» – «Кто говорит
со мной, ведь я один?» – «Ты не один, тебе, пророку,
не знать ли это? А я, что я? Всего лишь тень Творца.
Я порождение Его, как все, живущие под небом,
я искуситель, живое воплощенье чёрных сил,
кому-то ж надо выполнять работу грязную такую». –
«Так ты Сатан? Как мог я сразу твой образ не узнать!» –
«Ты не печалься, с людьми по-всякому бывает.
Да, я Сатан, и чести великой удостоен стоять перед
тобой в кромешной тьме и ворошить твои сомненья». –
«Их нет». – «Да ты поглубже загляни в свои непрошеные
мысли». – «Неужто ведомы тебе те потаённые мои
тревоги?» – «А ты как думал? Иначе я бы не стоял
перед тобой сейчас. Я жив, пока живут грехи людские.
А человек, что человек? Он от рожденья слаб, и я
питаюсь его грехами и искушаю, как могу, – таков
мой дар и таково предназначение моё, такая миссия
моя. У каждого своя судьба, и я не исключение,
я на судьбу не жалуюсь и не ропщу. Создателю видней,
какие роли на сцене жизни нам суждено сыграть
и вдохновиться ими, и удостоиться аплодисментов,
а может, и любви Творца». – «Я признаю и логику твою,
и рассужденья, но ты меня с пути не сможешь сбить,
пророческие сны – мои виденья, в них замысел Его,
и я их должен воплотить, ведь я, как ты, Сатан,
не волен выбирать, когда диктует нам поступки наши
Творец Всесильный».
25
15
Сатан исчез. Так был он или не был? Но тяжесть,
как туман густой, непроходимый, легла на сердце.
Не мог себе Йосэйф объяснить свою жестокость
к братьям, он понимал, что поступить не мог иначе,
а может, вовсе не Сатан, а совесть в обличии его
терзала душу, а может, причиной была власть,
которая его природу изменила, пусть ненадолго,
но всё же, ведь вера и вседозволенность правителя
несовместимы. Пора покаяться, и он молился
неистово и вдохновенно, и в этот час его душа
к истокам веры возвращалась, ему казалось, он
прощён, но час молитвы – не жизни час обыденной
и столь рутинной, что места не остаётся для дел
духовных и тонет не только плоть, но и душа
в водовороте земных и низменных забот. Йосэйф
знал, что только в духовном мире лежит спасение,
но этот клад не для него, но разве виновен он,
что оказался в Египте грешном на годы, на года.
О, если б всё вернуть! Он вспомнил отчий дом
и дни, когда с отцом учил основы веры, и, как
родник, была его душа – и чистой, и святой, но Б-г
ему иной удел избрал, у испытания свой скульптор,
он лепит душу и возносит её к чертогам горним,
и этот путь он день за днём проходит с терзаньями
и муками – посланниками Ада. Он вспомнил
о Шимоне и выпустил его на волю из темницы,
Шимон не понимал, что происходит, он думал
об отце, о братьях и о Биньямине. А что же братья?
Они шли молча и даже не смотрели друг на друга.
Шимон в темнице, в заточенье, Йосэйф продан ими
в рабство, и как отцу им объяснить, что Биньямина
им велено в Египет отвести, иначе с голода умрут
они, их домочадцы и малютки? День близился
к закату, они разбили стан и приготовились к ночлегу,
и Леви, увидел в суме серебро, которое он нёс
в Египет в уплату за зерно, и ужас охватил его, и сумы
братьев также были набиты серебром, которое
вернулось к ним как наказанье за совершённый грех.
26
16
Яаков, терзаемый и ожиданьем, и разлукой ждал,
когда вернутся из Египта сыновья, ведь голод
в Кнаанане не щадил ни праведных, ни грешных.
Яаков искал спасение в рассвете, чтобы молитвой
душу окропить и ко Всесильному воззвать о помощи
и озаренье, он ждал минуты эти, как манн небесный
будут ждать в пустыне его потомки, и Б-жий промысел
явился, он удостоился его, увидел Яаков, что он
и сыновья его – исток, предтеча, прообраз будущих
событий. Неужто на двести десять долгих лет народ
мой найдёт прибежище в Египте? Египет – Ад, Египет –
падения духовного вершина, ему открылась эта
тайна в пророческом видении, и это был тот дар
предвиденья, который на крыльях будущих времён
не время принесло, что время? Всего лишь
прописная истина разлуки, но тайна и мистическая
правда открыли свои двери перед ним, и он вошёл
и знания обрёл. А время шло, испытывало душу,
минуты сочились дождевыми каплями страданий.
Недоброе предчувствовал Яаков, но он боялся себе
признаться в непоправимом, не знал он, жив Йосэйф
или мёртв, боялся он спугнуть надежду, которая
ютилась в глубоких тайниках его души. И если ещё
с одним из сыновей недоброе случится, то эта весть
сведёт его в могилу, он эти мысли отгонял, как ветер тучи,
но сердце, словно дикий, хищный зверь с глазами
красными, охотилось за ним и в снах терзало его душу.
Он задавал себе вопрос: неужто настолько грешен он,
что беды не только годы, но и дни его сгубили?
«Яаков!» – «Вот я». – «Не забывай, ты праведник,
и мысли твои должны не в страхе пребывать, а ты
с твоей душой обязан думать о Творце, ведь ты же
верою живёшь, забудь о бедах и посвяти всего себя
Создателю, ведь Я же создал вас, и Мне ль не знать
твои страданья. Ты помнишь, как ты боролся с ангелом
Эйсава и как ты одолел его? Неужто ты смог бы подвиг
этот совершить, когда бы не было Меня с тобой?»
17
Небесный день и чудеса небесные, когда душа
пророка, её исток, витает не в нижнем мире, а где-то
рядом, около Творца, то спрос с неё совсем иной –
другие почести и наказанья, и кары небесной уже
страшится не только Яаков, но и сыновья. И вот
пришло возмездье серебром за совершённный грех,
ведь в рабство Йосэйфа продали не Сатан, не ангелы,
а дети не просто Яакова отца пророка, а праотца
всего народа иудейского, и с этим им придется жить,
и что поведают они отцу, когда вернутся из Египта?
И вот они переступили порог родного дома, и перед
ними предстал, как облако, как гром, Яаков, в его
глазах они читали такую боль, что жизнь их в минуты
эти была страшнее Ада. Яаков молча обвёл их лица
безучастным взглядом, потом увидел сумы, полные
зерна и серебра, и отрешённо, как будто не было
его средь них, а только голос, как гром небесный,
вдруг превратился в молнию, в клинок стальной,
и поразил их души, и градом слов обрушился на них:
«А где Шимон, и почему средь вас не вижу я его?»
А за спиной у Яаакова стоял не Биньямин, а тень его,
которая в предчувствии недоброго дрожала и находила
в словах пророка иные имена, иные смыслы, которые
изменят будней ход на всю оставшуюся жизнь.
Молчание Леви нарушил: «Шимон в Египте, в темнице,
во дворе правителя, а в наших сумах серебро». –
«Я вижу», – с укором в голосе сказал Яаков, и продолжал
Леви: «И мы не знаем, что с ним делать, оно вернулось
к нам загадочным путём», – и далее чуть приглушённым
голосом добавил: «Правитель Биньямина ждёт,
чтоб подозренья отвести от нас и убедиться, что мы
не соглядатаи и приходили в Египет только за зерном,
и не было иного умысла у нас». Он сделал паузу, и ждал,
когда разверзнется земля и бездна его погубит в своих
объятьях, но свершилось чудо, и он остался в оцепенении
стоять, так словно превратился в столб соляной,
подобно жене Лота.
28
18
Яаков недоумевал, ведь беды, как из рога изобилия,
обрушились на голову его седую, так словно
воинство небесное злых сил с высот незримых
на землю грешную спустилось, чтоб извести его и душу
испепелить, лишив её и сыновей его грядущих дней
и мира вечного, где пребывали святые праведники
Авраам и сын его Ицхак. Жизнь в ожидании застыла
молчаливом, и будто подменили и Яакова отца,
и сыновей его, и мир безрадостный обрёл конечный
смысл, заложенный Творцом. Яакову порой казалось,
что время остановилось, испарилось и нет его среди
живых людей, лишь дух его обрёл мирскую плоть
и снами заполнил пустоту, то место в Кнаанане,
где некогда он жил, где радость нескончаемой была,
пока растил он сыновей своих, двенадцать будущих
колен из иудейского народа. Неужто прервётся
животворящей жизни нить и род его иссякнет, как вода
в колодцах? Яаков знает наперёд, что так случится,
когда Мирьям, сестра Аарона и Моше умрёт в пустыне,
и тайна великая, непостижимая, как облако, окутала
его, и он блуждал в потёмках, в лабиринтах будущих
событий. Неужто в одночасье Творец лишил его
и дара пророческого, и радости земной? Йосифа
с ним нет, Шимон таится в заточеньи, со дня на день
и Биньямина, сына старости его, в Египет уведут,
и он останется один на этом белом чёрном свете.
«Нет, Биньямина я не отдам, иначе мне уготован
путь один – в могилу, и я не в силах буду исполнить
предназначение Творца». – «О ком ты?» – «О сыновьях
своих. Кто здесь со мною говорит? Здесь нет в помине
никого, так с кем же всё-таки я говорю?» – «С его
величеством и полководцем злых сил». – «Так это ты ,
Сатан, пришёл терзать мои тревоги и сомненья?
Тебе души моей я не отдам!» – «Но это не тебе
решать». – «Что хочешь забирай» – «Я ход событий,
предписанных Создателем, не в силах изменить.
Я только порождение Его, и весь я в Его власти, тебе
помочь, увы, я не могу. Я призван зло творить, и потому
я здесь, и не суди меня ты строго».
29
19
А Биньямин, что Биньямин, не мог утешить он отца,
он видел, как страдает Яаков, как борется в нём
дух тревоги за сыновей, за будущие поколенья.
Он понимал, что братья старшие его в Египет уведут,
иначе голод одолеет их семейство, сотрёт с лица
земли их род, и в заточении останется Шимон,
и не вернётся Йосэйф в Кнаанан, где предначертано
Творцом служить ему, блюсти уставы и заповеди
Его, которые Ицхак и Авраам оставили отцу, неровен
час, придётся готовится к изгнанию в Египет на долгие
года, об этом ему поведал Яааков в один из дней
пророческих своих, когда в видении ему открылась
тайна будущих событий и то, что ждёт их впереди.
Он часто вспоминал Йосэйфа, и слёзы печали текли
по бледному лицу, и успокаивали душу, он верил,
что Йосэйф жив, и эта вера была сильней надежды,
и помогала жить, он чувствовал, что Яаков тоже
надеется на чудо и ждёт, когда оно свершится,
и Яаков, хранитель веры, Йосэйфа прижмёт к груди
и восстановит недостающее звено, и круг надежды,
веры и любви замкнётся. Ему так не хватало брата
и матери Рахель, он сиротою рос, и эту рану Яаков
не в силах был своей любовью залечить. Он понимал
и серцем и душой, он знал не знанием, а полной
верой, что Б-г Авраама и Ицхака, отца их, не забудет
и не оставит их в беде. А испытанья, что испытанья?
Они ниспосланы Творцом, чтоб сделать сильнее
Яакова и род его. И Биньямин крепился, пока судьбы
удары, словно молот, по наковальне сердца били.
30
20
Египет далеко, Египет рядом, Египет в мыслях
поселился, и братьев и отца съедает властная,
коварная печаль, она глаза раскрыла братьям на
совершённый ими грех и указала пальцем
на его владельцев, и некогда счастливый дом упал,
скатился с вершины славы, торжества в глухую
пропасть тишины, где лишь молчание вершило суд,
ходило по пятам, подстерегало их, и не давало им
с каваной в сердце вершить молитвы таинственный
обряд, и камень, тяжёлый камень пустоты, лежал
у них на серце, и нечем было им дышать, и ночь,
отравленная ядом бессонницы, терзала их покой,
казалось, она вечной будет, и рассвет, отчаявшись
увидеть новый день, покинет братьев, и темнота,
густая тьма, которая в свой час, как наказанье за
Фараоновы грехи, нагрянет и поселится в их душах.
Неужто Яаков, праведник, пророк, такой желал себе
финал, но братья, его начадки, вот беда, они не только
лишили Яакова двух сыновей, они его и Биньямина
отдали на растерзание сомненьям и тревогам.
Ни Яакову, ни Биньямину неведом был их страшный
грех. Неужто забыли братья, как Йосэйф, по воле их
страдая в яме, просил, нет, он вопил, о помощи
и о пощаде, молил не убивать его и в рабство
не продавать, но были глухи их сердца, а было-то ему
от роду всего семнадцать полных лет. Но время
приближало расплаты час и час спасенья, и голодом
морило Кнаанан, запасы хлеба были на исходе,
но братья за прегрешения свои боялись подойти к отцу,
он слышать не хотел о Биньямине, но братья
уверовали, что только с ним у них появится надежда
спасти от голода и домочадцев, и отца, и вызволить
Шимона, а если Б-г к ним будет благосклонен и простит,
и смилуется, то и Йосэйфа они найдут, и возвратятся
к отцу двенадцатью коленами, и успокоят истерзанную
душу Яакова, наследника Авраама и Ицхака, и возродят
надежду иудейского народа, который из чересел их
произойдёт. И день такой настал, и братья, полные
решимости и полные отчаянья, пришли к отцу и так
сказали: «Отдай нам Биньямина, инче мы все умрём».
И Яаков смирился и посмотрел на Биньямина, и сердце
его сжалось, и комом в горле застряла боль, он обнял
сына и заплакал, и Биньямин с покорностью, подобной
ангелу, сказал отцу, что он вернётся, но не было в его
словах ни силы, ни надежды. Казалось Биньямину,
что братья на заклание его ведут, но ход событий
не в силах был он изменить, и братья, одиннадцать колен,
из Кнаанана оправились в Египет за зерном.
31
21
В печали небо, тревожные, глухие облака обрывками
напутственных благословенных слов Яакова отца
повисли над пустыней. Качают маятник ветра, от
Кнаанана до Египта дорога – не то канат над
пропастью предчувствий, не то охотничьего лука
тетива, и стрелы начертанных событий летят
и поражают братьев, но братья продолжают путь. Вот
солнца луч сквозь ворох туч, похожих на пальмовую
рощу, на вечно памятный Синай свершившихся
мгновений, пробился и летит на землю священной
птицей в оперенье золотом, и дарит надежду братьям,
так жаждущим увидеть свет животворящей веры,
и они верят, что это знак, ниспосланный Творцом,
как огненное облако, что иудеям будет освещать
их путь в пустыне, когда настанет час исхода из Египта.
И преисполненные чуда они ускорили свой шаг,
и время на крыльях, как это будет ещё не раз
в истории народа, доставило их во дворец, и вновь
они предстали перед правителем Египта, и Йыуда
от имени всех десяти колен сказал мучителю Шимона,
что им неведомо, как серебро в уплату за зерно
в их сумах оказалось. И вдруг они увидели, что рядом
с царскою особой, пусть чуть поодаль, стоит Шимон,
так словно он и не был в заточеньи, когда они
прощались с ним, ну а правитель не слушал оправданья
Йыуды и, как заворожённый, смотрел на Биньямина,
и слёзы утренней росой ложились на его чело, он был
похож на путника в пустыне, на одинокого Адама,
вернувшегося в Рай, он вдруг прозрел, и, словно
разговаривая сам с собой, спросил у Биньямина:
«Как старец, наш отец?» – И тут же себя поправил:
«И жив ли ваш отец ещё, и здравствует ли ныне?»
И Биньямин, охваченный неведомым приливом сил,
смиренно и затаив дыхание, ответил: «Так». И было это
не слово, а горняя молитва, благословенье во имя
и во славу Создателя, который их привёл сюда.
32
22
Йосэйф понимал, провидческим сознанием пророка,
что время не пришло открыться братьям, и эта мысль
впивалась в сердце ночными иглами воспоминаний,
звала на помощь эхо прошлой жизни. Сквозь
пелену немого времени он слышал голос свой.
«Не убивайте, пощадите», – просил Леви он и Шимона,
но были безучастны братья к его отчаянным мольбам.
И снова он возвращался во дворец, взывал к Творцу,
к его единственной опоре. Создатель ждал, когда
Йосэйф замысел Его решится воплотить, и слово
уже томилось в его душе, истерзанной разлукой.
А братья, раздавленные чередой событий, терзаемые
страхом не за себя, за Биньямина, за Яакова отца,
взирали яростно и злобно на Йосэйфа царя и мысленно
его просили разрезать путы тишины и ждали, когда
он царское решенье, как приговор, им огласит.
И взгляды братьев огненными стрелами летели
в Йосэйфа, и ранили его истерзанную душу, и он едва
держался на ногах, ему казалось, они вот-вот его
погубят, и Яаков праотец, и братья вместе с ним
уйдут в небытие, и оборвётся связующая нить
времён, и он лишит себя и братьев, и будущий народ
грядущей жизни, уготованной Творцом. Йосэйф знал,
что час его настал, и вот он слово молвил: «Ну что ж,
вот вам зерно, идите с Б-гом». И братья вышли
из дворца, их лица не выражали ни радости, ни горя,
опустошённые, они не понимали, зачем правитель
грешного Египта вернул Шимона и Биньямина
отпустил. И всё же свобода им возвращала силы,
и снова путь их был озарён Создателем, и звёзды,
как свечи ханукальные, горели и освещали путь домой.
Не знали братья лишь одного, что царь Йосэйф
распорядился вернуть в их сумы серебро, а чашу,
из которой пил он, по воле царской положат слуги
Биньямину в мешок, наполненный зерном, осталось
только ждать, когда настигнут в дороге братьев
царские приспешники и возвратят грабителей в покои
вершителя их судеб. И вот они уже стоят перед
коварным искусителем, и царь, на то он царь, чтобы
судить, выносит страшный приговор: «Свободны
все, лишь Биньямин за прегрешение своё останется
со мной». Потом добавил с лукавою усмешкою
в глазах: «Как вы могли подумать, что человек такой,
как я, не разгадает ваш замысел коварный?» Но это
были лишь слова царя, а сердце его рвалось наружу,
бурлила кровь, и покрывалось пятнами лицо, он
понимал – спектакль закончен, все роли сыграны,
и жизнь – не театр, и он совсем уж не актёр.
33
23
Как непреклонно время, как непреклонны
превратности судьбы, что зарождаются, как сполохи
на небесах и отражаются в душе пророка началом,
возрождением утраченных надежд, так словно
Храм его звезды из праха восстаёт по воле Б-га,
вершителя всего земного, растёт в Его душе
и обретает возвышенную плоть, и жизнь крупицами
мгновений с каллиграфическим упрямством
выводит на простор свободы духа великие события
любви, которые Йосэйфу и братьям вот-вот придётся
пережить, и страх, и боль с тревогами минувших лет
уйдут в небытие, а испытания Творцом, дарованное
им в заслугу праотцов, останется в народе жить,
как образец для поколений будущих эпох. И, стоя
перед братьями, Йосэйф был погружён в молитву,
просил Творца дать силы сказать всю правду о себе
и отпустить на волю братьев, и дождаться, когда они
с отцом Яаковом вернутся. И вдруг, как гром средь
неба ясного, услышал он Создателя слова, они звучали
сердцебиением минут: «Чего ты медлишь?» И снова
непрошеная тишина, как тень его сомнений, открыла
Йосэйфу глаза, он посмотрел на братьев, он их не видел,
и слёзы пеленой скрывали братьев от него, но это было
лишь предлогом, предтечей, кануном новой жизни,
которой суждено свершиться вдали от Кнаанана,
на всё ведь Б-жья воля. Йосэйф, бледный, как рассвет,
глотая слёзы, изрёк священные слова: «Итак, не вы
послали меня сюда, а Б-г, и Он поставил меня отцом
Паро, и господином в его доме, и владыкой во всей
земле Египетской». И тут же с волнением и дрожью
в голосе добавил: «Жив ли отец мой Яаков?» И он
услышал сквозь пропасть времени, сквозь расстоянье:
«Отец наш Яаков жив». И Биньямин припал к его груди,
и обнял брата младшего Йосэйф, и слёзы радости
катились по их счастливым лицам.
34
24
Какая страшная и сокрушающая весть. Йосэйф жив.
Ни ликования, ни радости не видно на лицах братьев,
лишь тишина пронзительно кричит, так словно над
пустынею их душ парит орёл и выбирает жертву,
а жертва – все десять братьев. На лицах их чернее
чёрного печать отчаянья, её сменяет красный цвет
раскаянья, он, как туман, скрывает страстей невидимых
водоворот, им нет прощенья, так кто же всё-таки они
в своих глазах, неужто каины, неужто нет им места
на земле? Йосэйф их простит, уже простил, высокая
душа, простит ли Б-г и что отцу поведают они, когда
вернутся из Египта? «Так кто же мы?» В их молчаливый
диалог вторгается чужая сила: «Я вам отвечу». –
«Я Леви, а кто же ты? Ты, прежде чем заговорить,
скажи – ты по какому праву касаешься и мыслей
наших, и тревог души». – «Вы о правах заговорили,
а где вы были, когда Йосэйф вас умолял не убивать его?
А я скажу вам, где вы были. Ты, Леви, и брат твой
Йыуда стояли у ямы той, где от страданий умер ваш
брат Йосэйф, а остальные братья сидели в стороне
и ели, что им Г-сподь послал, и небосвод не рухнул,
и всё своим земным путём вершилось. Сейчас
моё настало время, вы дали мне прекрасный повод
потешить душу чёрную мою. Наш молчаливый
разговор развеется как дым, я испарюсь, а вы
останетесь в Аду своих невидимых страданий». –
«Так это ты, Сатан?» – «Какая дивная догадка! Да,
это я, Леви. Я буду вам дышать в затылок, я буду
наступать на пятки вам, пока Творцом Всевидящим
не будете вы прощены». Но радость всё-таки жила
средь них, и обретала крылья, и воплощением её
был Биньямин.
35
25
Йосэйф разжал объятья, так словно он не брата,
а голубя на волю отпускал, и Биньямин, как
Б-жий дух, как облако, стоять остался между
Йосэйфом и братьями, и ангелы над ним летали,
и очарованный вниманьем высших сил, он, сам
того не ведая, блаженной искрой озарённый,
шептал слова молитвы и Б-га прославлял.
Ну а Йосэйф был озабочен судьбою братьев,
он понимал, как нелегко им, как память их терзает
души за совершённый ими грех. Они спасение
искали у Творца, но покаяние не приносило утешенья,
а времени лишь предстояло бороться за их грядущий
мир. Йосэйф к братьям подошёл и обнял каждого,
и каждого, как мог, утешил, и братья в этом увидели
особый знак Творца, и это вселяло в их сердца
надежду, и верили они, что будет принято Всевышним
их раскаянье и будут они Б-гом прощены. И были
все десять братьев взволнованы и благодарны
Йосэйфу за щедрость духовную, за добрые слова,
которые так много значили для каждого из них.
Йосэйф торопился отправить братьев за отцом,
он наставлял их, просил не ссориться в пути, переживал
за Биньямина, он опасался, чтоб ревность не завладела
братьями, и младший брат его не пострадал.
Но были опасения его напрасны. И дал он братьям
из земли Египетской повозок для жён их и малюток,
и дал припасы на дорогу. Всем братьям дал одежду
новую на смену, а Биньямину серебреников триста дал
и пять одежд на перемену, а Яакову отцу послал
ослов он десять, несущих лучшее в Египте, а также
ослиц, их тоже было десять, несущих зерно и хлеб,
как знак того, чем занимался он с отцом перед
разлукой, ведь разговор шёл о телице с прорубленною
шеей, – повозки напомнят Яакову об этом.
36
Эпилог
И пришли братья к отцу Яакову в Кнаанан и сказали,
что Йосэйф, брат их, жив, и он владычествует над
всей землёй Египетской. И не поверил Яаков
сыновьям, и смутилось сердце его воспоминаниями
о сыне, и увидел Яаков повозки во дворе, которые
послал ему Йосэйф, и напомнили они ему о телице,
и ожил дух Яакова, и Шехина вновь пребывала
над ним, и он поверил сыновьям, и так сказал:
«Довольно! Ещё Йосэйф, сын мой, жив, пойду увижу
я его пред тем как умереть». И в путь с семейством
отправился Яаков, пришёл в Быэйр-Шеву, и Б-гу
отца его Ицхака принёс он в жертву, и Творец
напутствовал его в видениях ночных, и произнёс:
«Яаков!». И он сказал: «Вот я». И Б-г ему сказал:
«Не бойся сойти в Египет, ибо народом великим
Я сделаю тебя. И Я сойду с тобой в Египет, и выведу
тебя Я из Египта, Йосэйф положит свою руку на глаза
твои». И повезли его в Гошен, что в земле Египетской,
и запряг Йосэйф колесницу свою, и поднялся
навстречу Исраэйлю, отцу своему, явился пред ним,
на шею пал его, и долго плакал…