Елена Посканная
Известный украинский поэт Александр Коротко четверть века посвятил медицине. Но это все осталось в прошлом, о котором Коротко говорить не желает, впрочем, как и о политике. «Я уже 14 лет занимаюсь исключительно творчеством, телевизор не смотрю, политиканство не люблю», – объяснил он свою позицию корреспонденту издания «ГОРДОН»
Недавно вышла в свет новая книга поэта «Будущее вернулось в прошлое». В ней собраны короткие миниатюры о нашем времени, обществе, творчестве и смысле жизни: «Зря нас так по справедливости», «Обустроили не ту страну», «Не трогайте небо руками», «Кажется, дно, а не тут-то было».
Литературным трудом Коротко занимается более 40 лет, публикуется с конца 1980-х годов. За это время издано 23 книги. На его стихи написаны песни, которые исполняли Тамара Гвердцители, Николай Караченцов, Таисия Повалий, Александр Малинин и другие артисты. Пьесы по произведениям Коротко ставили в киевском «Театре на Подоле» и Национальном театре драмы имени Ивана Франко.
В интервью изданию «ГОРДОН» поэт рассказал, что считает себя счастливым человеком, потому как занимается тем, чем сам хочет. Его вовсе не огорчает слабый интерес к украинской культуре и литературе. По его мнению, самореализация для творческого человека намного важнее признания масс.
– Вы часто повторяете: читатель должен находить своего поэта. Сегодня мир динамичный, люди заняты, им некогда потреблять большие тексты. Так, может, поэзия, как лаконичный вид литературы, более востребована?
– Все равно не читают. На мой взгляд, поэзия, с Божьей помощью, не потеряла поэта. С читателем проблематично. Почему? Когда мы говорим о поэте как личности, должны понимать, что он все время в духовном интеллектуальном пути. Если читатель не идет рядом с ним по жизни, не живет поэзией, ничего от нее и не получит. Забежать в литературу невозможно. Ну кто сегодня читает Канта, Шопенгауэра?
– Это очень объемные авторы. Для такого чтения надо еще и немало свободного времени.
– Да, мы устаем от всего, притуплена острота восприятия. Это закономерно. Но если человек не подготовлен, он не сможет читать философскую или другую серьезную литературу.
Недавно рассказал своему другу (он искусствовед), что собираюсь на интернет-ресурсы выложить электронную версию своей новой книги. Он ответил: “О чем ты говоришь? Это элитарная вещь. Даже если она станет доступной всем, массово читать не будут”. Думаю, он прав. Нет читателя сегодня. Поэтому писателю не надо о нем думать.
Бодлер говорил, что ему глубоко плевать на то, что думает человечество. Еще одного прекрасного писателя, Марселя Пруста, не интересовало, что пишут другие, а интересовала только его собственная проза. Гете был безумно погружен в себя. Но начиная писать, они подсознательно поднимались над своим эго, и тогда рождались замечательные произведения, шедевры.
Но не стоит обижаться, что мало читают и не покупают книги, не слушают настоящую музыку, не смотрят картины. Это нормально. Самое сложное в такой истории – человеку творческому сохранить себя как вид, не навязывать, не просить. Не подадут.
– Но человек просто так не умеет. Он делает обязательно ради чего-то или кого-то. Выходит, творчество утратило смысл, раз оно никому не надо?
– Вспоминаются слова Александра Пушкина: “Поэзия должна быть глуповата”. И Шарль Бодлер говорил, что великая поэзия глуповата. Что они имели в виду? Когда мы оцениваем поэзию с точки зрения разума, она действительно выглядит глупо. Ее надо мерить с точки зрения образного мышления, воображения и чувств. Поэзия на самом деле ничему не учит и не дает новых знаний. Но она дает нечто большее: открывает новый мир и несет совсем иную жизненную энергию.
Творчество – прежде всего самореализация. А испытания только укрепляют веру в Творца. Без него ты ничего не стоишь. Поэтому не преувеличивайте, господа творческие люди, свою значимость. Сами читайте, пишите, рисуйте, сочиняйте и будьте этому рады. Чуда не произойдет.
Пожар идет по плану, мне кажется. Все горит в правильном направлении. Переживать, что созданное никому не надо, – плохо. Главное – самому знать, что ты хорошего сделал.
После 2000 года я нигде не читал вообще. Ни маленьких, ни больших встреч с читателями не проводил. Надо было сосредоточиться, много писать, я создал большие серьезные вещи, за которые мне не стыдно. Прошло больше 15 лет. Ранней весной этого года меня пригласили в Винницу послушать произведения Моцарта и прочесть свои стихи. Вопросов было немало. После этого я собрал зал 8 июня в Киеве. Без всякой рекламы люди пришли. На самом деле не все так грустно с литературой, как кажется на первый взгляд.
– Думаете? А вот Арсений Яценюк, будучи премьер-министром, сказал: “Культура не ко времени”. Ради чего живет украинская нация, если всем плевать на культуру?
– Дикое огорчение, но это искреннее и честное признание. Он не юлил, не лицемерил, просто сфотографировал реальность, а сам ничего не изменил. В этих словах великая трагедия. Не понимаю, какие изменения должны произойти, чтобы в нашем обществе стала востребованной культура. Наверное, должна появиться другая генерация.
В советские времена, когда на Западе не знали, куда деть зерно, у нас была постоянная битва за урожай, но никогда не хватало хлеба. Помню, как в детстве стоял с бабушкой в Одессе в длинной очереди. В три часа ночи мы поднимались и шли в магазин, чтобы утром получить в одни руки две саечки по 6 копеек каждая. Бабушка брала меня с собой, потому что ей одной не дали бы четыре. Мне тогда было восемь или девять лет. Нам по радио рассказывали, как растут удои молока. Да, сейчас нет культуры, а если бы не было молока, было бы еще хуже.
В советские времена писателю платили один рубль за строчку. Если он был членом Союза писателей, еще добавляли. Был чем-то отмечен – до трех рублей возрастал гонорар. Сейчас никому ничего не платят. Хочешь – пиши, хочешь – не пиши! Еще и предлагают автору оплатить издание книги. Потому такое нынче раздолье для графоманов. Это страшная болезнь. Они идут и идут. «Маститые зачастили» (миниатюра из книги «Будущее вернулось в прошлое». – «ГОРДОН»), а издателям все равно: оплачено. Конечно, еще остались издательства с принципиальной позицией, но их совсем мало.
– Каково вам заниматься литературой в условиях дефицита подготовленного читателя?
– Безусловно, непросто. Но творчество требует особого образа жизни. Поэзия – высшая форма сосредоточенности. Привилегия творческого человека проснуться, когда хочешь, лечь спать, когда хочешь, и работать, когда сам того пожелаешь. Это такое счастье, когда ты в ладу с собой, когда твои претензии к миру соответствуют твоему мироощущению.
– В стихах автор работает над образностью, ритмом, рифмой. Тут вроде бы все понятно. А создание афористичных миниатюр – тоже значительный творческий процесс или фраза рождается в одно мгновенье?
– Каждая моя миниатюра – поэтическая мысль, спрессованная до лаконизма одной строки. Я работаю в разных жанрах: пишу прозу, стихи, пьесы. Миниатюры для меня – смена вида деятельности, мой отдых. Пишу не больше 20 однострочий в день. 30–40% из созданного уходит в корзину, но такой алгоритм необходим – это погружение именно в такой вид творчества, краткий по форме и обширный по содержанию. Я специально настраиваюсь и мысленно разрабатываю темы.
Мой день разбит на совершенно разные циклы, когда читаю, просто думаю, отрабатываю практику образного мышления или непосредственно работаю. Это все непрерывный процесс.
Обычно пишу ночью, до рассвета. Для меня это самое продуктивное время. Вечером много читаю, что считаю очень важным для литератора. При этом нужно читать только книги, адекватные твоему интеллекту, философскому складу ума. Если у тебя нет вкуса, ты не сможешь отличить хорошее от плохого и, как следствие, никогда не создашь что-то значительное…
– И что сейчас читаете?
– Одновременно десять разных книг. Опять-таки потому, что надо переключаться. У меня над головой слева от стола (я – левша) есть полка. Сейчас на ней книги гениального питерского поэта Леонида Аронзона и классиков – Шолом-Алейхема, Чехова, Хлебникова, Хармса, Бабеля. Часто обращаюсь к Эдгару По, Бодлеру, Рильке, Верлену, всегда читаю Кафку, Шопенгауэра.
– Читаете на планшете?
– Только настоящие бумажные книги! У меня всегда под рукой маркеры разных цветов, которыми я делаю пометки по тексту и на полях. Вообще, у меня в кабинете все четко разложено и структурировано, ничего нельзя передвинуть.
– Вы настолько педант?
– Может быть и так. Для меня важен тот порядок вещей, с которым я живу. Кафка, например, писал ночью, в полной тишине. Малейший шорох приводил его в бешенство. Творчество – это вещь интимная, камерная, индивидуальная.
– Интересен такой момент: как современный поэт фиксирует текст? Пользуетесь гаджетами?
– Ни телефон, ни компьютер я не использую. Пишу ручкой на бумаге. Правда, ручки покупаю исключительно в музеях мира. Люблю живопись, и в заграничных поездках обязательно хожу в музеи. Если вижу там ручки, выбираю их. Для меня имеет значение вес, удобство, гладкая ли она на ощупь или имеет какие-то грани. Это тонкий момент, ведь сигнал проходит из мозга, по плечу, к пальцам, и надо успеть его зафиксировать.
– Сейчас гелевые ручки очень популярны.
– Они слишком скользят. Меня это жутко раздражает. Я теряю мысль.
– И к бумаге у вас тоже много требований?
– Использую обычную офисную бумагу. Жалею чистые листы. Сначала пишу на обороте собственных черновиков, потом переписываю начисто и кладу отлеживаться. У меня есть конторка с полочками для разных текстов.
– Долго отлеживается готовое?
– По-разному. Бывает три–пять дней, бывает месяц или полгода. Если перечитываю и понимаю, что уже ни убавить ни прибавить, – тогда готово. Первыми читают написанное только два человека: моя жена Людмила и литредактор Наталия Строганова, с которой я работаю почти 30 лет.
– Какую роль играет в вашей жизни семья?
– Одну из главных. Творчество – прежде всего одиночество. Поэтому художники, поэты, музыканты – одинокие люди. Моя семья – подарок судьбы. Куда бы ни ехал, я всегда с супругой. Страшно считать, но мы уже 44 года вместе. Она и соратница, и помощница, и друг. Очень тонко чувствующий человек. Еще у меня две дочки и замечательные внуки.
– Воспитываете?
– Воспитание – это то, как ты ведешь себя в семье. Не надо морализаторством заниматься, ругать. Если ты дома сорвался, тебе этого не простят. Дети все видят и перенимают. Главное – заслужить их искреннее уважение. Остальное – блеф.
– Вы долго жили в Крыму. Как относитесь ко всему происходящему сейчас на оккупированном полуострове?
– Не хочу заниматься политиканством, политика – не мое. Для меня это огромная боль… Всегда есть причины и следствие. Это произошло. Думаю, придет время и все станет на свои места. Нам надо двигаться дальше. Надо искать решение, и для начала в себе самом.
Люди сегодня сильно разобщены, агрессивны, озлоблены. Понять это можно, а оправдать – нет. Над страной и над миром великое облако разочарований. Оно давит невероятно. Вроде бы идешь по просторной улице, а такое чувство, что едешь в метро в час пик.
– “Историческая неправда” – это о чем?
– О том, что все искажено в нашем мире. А исторической правды на самом деле просто нет.
Я недавно читал книги Варлама Шаламова и написал о нем эссе. У Шаламова была невероятно тяжелая жизнь. Невозможно осознать, что человек может пройти через такие испытания, столько выдержать. Его судьба, словно вся наша история, которая никому не дает покоя.
– Сегодня мы снова наблюдаем, как тоталитарная машина в России перемалывает живых людей. ГУЛАГ перестал так называться, но не исчез?
– Думаю, человек по сути своей мало изменился. Это диктуется средой. Все общество надо лечить. Как говорят врачи, ставить на диспансерный учет. Действительно верю, что исцеление возможно. В этом смысле я оптимист. И я уже ощущаю, как меняется время и страна, как люди становятся лучше. Просто еще нет массового проявления. Но люди уже смотрят на жизнь по-другому.
“Народ верил, но не доверял”, – написал я. И правда, дураков сегодня нет. Граждане все видят и понимают. Уже никого не обманешь. Раньше люди были более наивными, верили в сказки, мол, барин приедет и рассудит. Не будет такого. В последнее время я встречал подлецов, мерзавцев, хитроумных, а дураков – нет.
Политика и, прежде всего, политики должны стать менее авантюристичными. Закончился византийский стиль правления, а понимания этого все еще нет, что является большой проблемой для нас всех. На первый план уже выходит мораль, а с этим у политиков туго.
– Многие российские артисты исполняли песни на ваши стихи. Вы дружили с Сергеем Юрским. Что изменилось за последние годы?
– Уже ни с кем не общаюсь и не поддерживаю отношений. Только с Юрским – моим большим другом. Он человек высочайшей культуры, который держит моральную планку, не заангажированный и не конъюнктурный. Кстати, недавно общались. Я поездом передал ему свою новую книгу миниатюр «Будущее вернулось в прошлое». Доставили прямо в театр. Ему она очень понравилась.
– Вы пишете: «Время остепенилось», а, может быть, не оно, а вы?
– Оно остепенилось. Перестало быть таким агрессивным. Человек – нет. И я не остепенился, думаю, просто стал мудрее. Есть вещи, которые, исходя из моральных критериев, сегодня я не сделаю, и сожалею, что делал когда-то.
– Течение времени вас интересует, потому что вы чувствуете, как становитесь старше?
– У нас в Умани похоронен Цадик Нахман. Он говорил своей дочери: «Я умираю, но ты не беспокойся. Какая проблема? Это все равно, что перейти из одной комнаты в другую. Ты меня позовешь – и я услышу». Бояться смерти не надо. Когда мы есть – нет смерти. Когда есть смерть – нет нас. Так чего бояться? Смерть – это иллюзия, обман. Никто из этой жизни не выйдет живым. Лишь поэзия, как явление духовной жизни, может быть вечной.
Надо уметь жить в своем возрасте. Помню советское телевидение и многих публичных людей на экране, прошло немало времени, а эти персонажи все еще неестественно молоды. Они слабы, не знают иерархии духовных ценностей, не понимают, что плохо быть смешным, хорошо быть веселым! Ущербно менять лицо и тело пластикой.
Ботексы-шмотексы ничего не изменят, ничем не помогут, а только усугубят личную трагедию, которая возникла из-за отсутствия восприятия неизбежного старения. Невозможно изменить природу, которую создал Всевышний. Другое дело, что в современном мире надо держать себя в тонусе и хорошей физической форме. Но важно адекватно относиться к своему возрасту, сохранять свою индивидуальность.
– Индивидуальность? Она давно не в моде…
– Индивидуальность никогда не была в моде, ведь это протест. Поэт и художник Максимилиан Волошин говорил: «Равенство, как правило, отрубает ноги высоким, так как не может заставить вырасти карлика». Конечно, социум не воспринимает личностей. Какой один из главных пороков человека? Зависть. Завистнику неприятно, если он не может чего-то, как ты, потому и пакостит. Индивидуальность – это вызов.
Но эти сумасшедшие личности способны предвидеть. Они и есть та сила, которая двигает общество, толкает мир к развитию.
И напоследок – одно из моих стихотворений этого года.
Поэзия.
Раскрашен сон
тобой
не прожитых
мгновений,
качается небесный
трон,
горит закат
от нетерпенья,
и бденье слуха,
моветон,
необъяснимы
ощущенья,
и властвует
судьбы закон,
который чтит
безумный гений.