Прикасаясь к событиям минувших лет, мы чувствуем себя уверенно и защищённо днём настоящим, его заботами и вдохновением. Но стоит задуматься о судьбах людей значительных и замечательных, и тебя не покидает чувство неловкости. Ступени времени, куда они ведут? Вверх или вниз, и позволительно ли нам касаться неповторимой сущности мгновений, ушедших в небытие, в иные сферы. Где эта грань интимного, перешагнув которую, проходишь сквозь столетия, и вот ты с Чаадаевым, и путешествуешь, и дышишь, о, только б не спугнуть, кого – его, себя, обоих?
Какая цельная и неприкаянная жизнь! Высокий дух и рабская гордыня так сочетались и боролись, что убивали капризную и немощную плоть. Немецкий педантизм и элегантность кровей французских нравились и почитались, пока не посягнул Ты свободолюбием своим на царские устои. С умом недюжинным Ты мог достичь всего, но понимал, что это всё – лишь звук в оглохшей пустоте. Ты паникой, угрозой стал. А после «Философических писем» Тебя назначил царь на должность умалишённого. Вот истинное торжество, признания вершина.
Твоя душа – зачинщик главный и взлётов и падений. Как быть, когда она не хочет спать и пробуждается, и бьётся в предчувствии грядущих потрясений. Перебираешь её путь, и рвутся связи с карьерой, обществом, с тоской навязчивой о славе. Так узок круг друзей неравнодушных, птиц перелётных, разлетевшихся по свету и перекличкой голосов друг другу знаки подающих. Когорта, не пощадившая себя во имя веры, ради веры. Иного хочется России. Зачем свободою дышать, когда и в клетке так много воздуха и света. Живите птицей золотой, неукротимые безумцы. Европа вам покоя не даёт. А если в клетке не хотите, – тогда на цепь. «У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…»
У государства есть особая печаль: себя оберегая, отгородиться от всех назойливых не прозорливостью, а страхом, и мысль просвещённую во благо покарать.
Ты был не просто гражданином, мыслителем, пчелой, мёд знаний собирающей не только на Елисейских, но и в родных задумчивых полях. Нет, не пчелой, Ты улеем громадным стал, куда слетались Тургенев, Пушкин, Грибоедов, Герцен, Тютчев, Баратынский и Муравьёв-Апостол наконец.
Нетрудно быть непонятым, осмеянным, забытым. Нет ни Тебя, ни слуг престола, глумившихся в своём беспомощном величии, но труд, цель жизни оправдались, ведь здание для поколений будущих построил Ты. Россия подождёт, когда всё сбудется. Она по сей день ждёт и часа своего, и Чаадаева живого.