Дворняжка Клава
Земли поскрипывает карусель,
телега, что-то в этом роде,
слезливой осени артель
ворчит, и мы с тобой уходим.
Чья это тень без поводка?
Похожа на дворняжку Клаву.
Два шага к луже, два глотка,
ведь лужа — лучшая оправа.
Сквозь стекла нежные ее
ты видишь тучи-исполины.
Какое хрупкое житье,
когда все создано из глины.
Лежит дорога бездыханно,
босая, как земная жизнь,
так тихо, одиноко, странно,
ночных видений витражи
колышутся дорожкой лунной
над бездной прожитых морей,
и ветра жалобные струны
перебирают четки дней.
Игрок
— Скажи, когда ты себя обнаружил?
— Не помню, наверно, вчера.
А раньше я был натружен
добычею, словно пчела.
— Скажи, ты вернуться хочешь?
— Куда? — Ну, в свое вчера.
— Смешно говоришь, а впрочем,
воспоминания — тоже игра
в прятки с прошлым, дело простое —
беги, покуда глядят глаза.
Есть чувство, не помню, похоже, шестое,
когда из колоды рвешь в прикуп туза.
Начни заводиться — и все ты спустишь,
почувствуешь дно и поймешь, кто твой враг.
Знаешь, все игры — от дури и грусти.
Притормози, оглянись и реши, что и как.
* * *
Зима ветрами вспахана,
унылый, бедный лед,
ни бирюзы, ни яхонта,
сомнений горький мед.
Филателистам брошенным
март рассылает сны,
под марками хорошими —
сияние весны.
* * *
Воспоминаний дикий сад,
прислушайся, пока не поздно.
Уже не рай, еще не ад,
и умоляет дождь нас слезно
вернуться в тесноту ночей
озябшей памятью ладоней,
и от любви, уже ничьей,
жизнь кажется нам посторонней,
фрагментом, росчерком бровей,
дорогой прожитых событий,
где свет погасших фонарей –
судьбы приемной долгожитель.
* * *
Все забывается и округляет время,
беззаботны круглые бока,
и лысеющего неба темя
прикрывают сладкой пеной облака.
Расстояния ветра берут в кавычки,
в теплые ладони бездны роковой,
шар земной ползет улиткой по привычке
в сторону любви с протянутой рукой.
* * *
Солнце от радости не сбежит,
солнце бесстрастно, лениво и праздно,
солнце свободой своей дорожит
и музыкальной огненной фразой.
Солнце — оркестр струнных лучей
над муравьиной жизнью отважной,
солнце у неба сидит на плече
птицей вальяжной.
* * *
Согласья нет на рубеже
весенне-зимних светотеней,
не март, а сердце в кураже
горит неистовым смятеньем.
Зима, как Троя, час пришел,
любовь, воспетая Гомером,
восходит солнцем, неба шелк
прощается с рассветом серым.
* * *
Затанцуй, и мы тебя увидим
в оркестровой яме туч,
музыканты на тебя в обиде,
солнечный неукротимый луч.
Ближе к небу, к рампе света,
на излете огненного па,
в зале жизни от судьбы до лета
ждет неугомонная толпа.
* * *
Как будто жизнь еще продлится,
как будто все еще в начале,
но маски сняли наши лица
на постаревшем карнавале.
Луна не больше единицы,
и ночь вьет гнезда под глазами,
и улетает черной птицей
за предрассветными дарами.
* * *
Глаза цыганили пространство,
по бездорожью пустоты
загадочных признаний братство
сжигало подо мной мосты.
Горели будни на страницах
и возвращались прозой к нам,
и дождь, похожий на корицу,
шептал заветное устам.
* * *
День серой правдой озабочен,
раздавлен нервною стопой
хлопот, замкнувших круг порочный
так, словно нимб над головой
не загорается, а гаснет лучиной,
пойманной звездой,
чужой, загадочной, неясной,
как свет от рыбки золотой.
* * *
Надрывно, в снах и наяву,
я обретаю дней гражданство,
напоминаю я сову,
уставшую от постоянства
раскрытых обнаженных глаз,
стоп-кадр — и пляшет фотоснимок
над жизнью безымянных фраз
застывшею луной без грима.
* * *
Так хорошо, так быть не может.
Мы корчим памятные рожи
и запускаем руки в сны
задорной, ветреной весны.
Бисквитный воздух, сладкоежки,
день щелкает дождей орешки,
и радуга бровей небес
наводит панику на лес,
и муравьиное застолье
в натруженном идет подполье,
жизнь торжествует, Вавилон
вторгается со всех сторон
междоусобицей стрекоз,
роса смеется эхом слез,
того гляди — и лето грянет
и бабочку врасплох застанет.
* * *
Мы заезжее солнце встречали
в разноцветном тумане цыган,
кочевые набеги печали
за чертою оседлости стран
разбивали свой табор веселый
под ухабистой плетью невзгод,
и пленительная маттиола
нам гадала на картах в тот год.