* * *
Жалкий сброд сумасшедшей листвы
ветер гонит всё дальше и дальше.
Прочь из осени, прочь из страны,
прочь из прозы уставшей. Вот и я,
затерявшись в толпе, словно лист
одинокий, собираю по крохам
запоздалой мечты заунывные строки.
Всё останется так, будто не было нас,
будто мы в этот мир нагишом не входили,
и забудут, вернее, не вспомнят о нас
те, кого мы лелеяли так и любили.
Чей-то брошенный взгляд я ловлю
на себе, этот солнечный зайчик разлуки.
После стольких потерь и наград я сажусь
в переполненный детством трамвайчик
и на узких плечах колеи под
прощальные звуки судьбы поднимаюсь
по лестнице памяти на безмолвное небо.
Как давно я здесь не был!
* * *
В той части жизни,
где двор с ячменное зерно
встречает ласковую осень с закатом,
с огненной харизмой,
с крыльцом скрипучим заодно,
где небо в старенькой авоське
несёт дожди моей отчизне,
я вспоминаю запах детства
с курятником и маттиолой,
с базарной площадью соседство
и сломанный цветок алоэ.
У изголовья кот мурлычет
походным маршем полковым
и морду мне в затылок тычет
с упрямством сонным вековым.
На местечковой карте будней
сошлись и запад и восток,
и слышен гром земных орудий.
Неужто вышел счастья срок?
Огласи нам разлуку, осенняя грусть,
в твоих сонных руках замирает природа,
и уставшим сердцам остаётся учить
наизусть разноцветные песни и полгода
напевать их ветрам, разбивающим
в прах баснословную быль неимущего
в прошлом народа.
Я вернусь птичьей стаей, летящей на юг.
Пожелтевшее счастье мы топчем ногами.
Этот замкнутый круг под названьем
вращенье земли, с белой пеной вдоль губ
безымянной зимы, непосредственно
с нами заключает союз, безнадёжный,
как сон, и закат с перерезанной веной
закрепляет его до рассвета.
* * *
Чешуёй птичьих стай покрывается небо.
Паранойя, изнанка глубинных вершин океана,
надводное царство, и военной армадой
туч тяжёлых плывут корабли. Ренессанс облаков,
грезят парусным флотом ветра, в гавань жизни
уставшее время заходит в ожидании
вечного счастья.
* * *
Не властвует над нами солнце,
и учащённый пульс дождей
мурашками бежит по коже
людских забот,
и дарственную надпись ветров
читают птицы вслух:
мы улетаем, вы остаётесь.
Не рано ли? Священной осени
костёр ещё не тронул бабье лето,
и разноцветной юбки шелест
ещё не побежал по замкнутому кругу.
Хороший знак не уходить,
не расставаться, плечом
коснуться невзначай,
и узнаваемое загадкой станет,
и ты поправишь волосы,
и мы поймём, что жизнь
прекрасна в октябре,
и ничего не надо ждать
а жить в том времени,
которое застало нас.
* * *
Золотой камзол
осень дарит листьям,
облаков бисквиты,
неба сладкий стол,
солнце не тревожит,
ветра рвутся нити,
винограда кисти –
стройный частокол,
дни плющом обвиты,
бледный свет струится,
год сомненья множит,
и летят, как птицы,
мысли-неофиты.
ОСЕНЬ
Надмирное
смирное
время,
вырванный
из памяти
дождей
текст-
дирижабль,
сладкие
дни,
словно
кекс
с изюмом,
падкие
на огни
ос,
жизни
корабль
до боли
прост,
одинокий
матрос
стоит
на палубе
и не жалует
норд-ост,
а в трюме
ночей
ветер-
охотник
ничей
листья,
как письма,
влёт
кладёт
дуплетом
в лузы
осени,
это
тебе
не лето,
дарованное
музой
поэта
с небесной
проседью.
* * *
Осень рыжая,
лисьи повадки,
скрип уключин
на зябкой воде,
лист в берлоге
ветрами замучен
на окраине ночи,
в захолустье,
неведомо где.
Грядки звёзд
до туманов
прополоты,
до седин,
до серебряных
прожитых дней,
намывали напрасно
мы золото,
и горел иней
пламенем синим
между молотом
и наковальней
дождей.
СОДОМ И ГОМОРРА
Красными розгами
небо взбесилось,
и осень змеёй
по судьбе волочилась,
и зеркало солнца
листвой золотой,
осколками счастья,
дождями причастья
на память цветную
безвольно спустилось.
Греховные страсти,
дождей Камасутра
от власти ночей
искала спасенья
в трущобах рассвета
каждое утро.
